Призрак улицы Руаяль - [98]

— Сударыня, извольте пробудить вашу память, — настаивал Николя. — Не нужно быть выпускником коллежа Даркур или Прель, чтобы вспомнить столь недалекое прошлое!

— Что это за коллеж де Прель? Мне такой неизвестен, — подал голос судья по уголовным делам.

Покраснев, госпожа Гален встала; уловка Николя возымела действие: она поняла, что скрывалось за загадочными словами комиссара.

— Сударыня, все зависит только от вас, — продолжал следователь. — Если вы желаете что-либо поведать господину судье по уголовным делам, полагаю, ему будет угодно повелеть вам приблизиться, дабы он мог выслушать вас.

Заинтригованный, Сартин переглянулся со своим соседом и знаком велел Николя подойти.

— Что это значит, господин комиссар? Ваша память всегда на удивление точна, и я не ожидал от вас подобной двусмысленности.

Николя приблизился к обоим советникам, и, наклонившись, прошептал:

— Это значит, господа, что алиби этой женщины состоит в том, что она занималась постыдным ремеслом, и не может в этом признаться публично. Именно поэтому я хотел, чтобы вы выслушали ее наедине.

Начальник полиции пригласил мадам Гален подойти к нему, и та, со слезами на глазах, неслышным голосом поведала ему о том, что комиссар узнал из разговора с Ретифом де ля Бретоном. Под недоумевающим взором супруга и подозрительными взорами его сестер госпожа Гален вернулась на свое место. Сартин ободряюще кивнул Николя, и тот продолжил.

— Господа, исходя из признаний, сделанных госпожой Гален конфиденциально, с нее снимается обвинение в непосредственном убийстве племянницы своего супруга, хотя основания подозревать ее в пособничестве этому преступлению остаются. После уточнения алиби госпожи Гален, на мой взгляд, уместно рассмотреть алиби господина Дорсака, приказчика из лавки на улице Сент-Оноре. Он открыто претендует на звание рыцаря, пребывающего в услужении у вышеуказанной дамы. Разумеется, он не является членом семьи, однако в силу своего занятия столуется в доме. Совершенно очевидно, он пользуется доверием мэтра Галена, а потому вправе питать большие надежды. Он также близкий друг хозяйки дома. Он сопровождает ее на прогулки, выступает ее телохранителем, посещает с ней театры; их имена упоминаются вместе в придворной и городской хронике. Эти приятные обязанности он исполняет с молчаливого согласия мужа, который, таким образом, избавляется от участия в светских развлечениях, которые — в отличие от супруги — его нисколько не привлекают. Питает ли Дорсак неподобающие ему чувства к хозяйке дома? Не думаю. Даже уверен в обратном. Положение их обоих во многом сходно, а посему они естественным образом помогают друг другу решать свои дела. Для этого приказчик делает вид, что приударяет за хозяйкой…

— Сударь, — раздался возмущенный голос Шарля Галена, — вы меня оскорбляете. Кто позволяет вам утверждать…

— Я сказал: делает вид, — уточнив, прервал его Николя. — Между видимостью и реальным фактом есть разница, которую вы легко преодолели, но я, в отличие от вас, этого делать не собираюсь. Так вот, как я уже сказал, Дорсак делает вид, что ухаживает за хозяйкой, — чтобы скрыть их истинные отношения, нуждающиеся в огласке еще менее, чем если бы между ними действительно имелся роман. Судя по тому, сколько раз он ввязывался в недостойные истории, у меня есть основания для такого предположения. Был ли он влюблен в Элоди, единственную девушку в доме? Знал ли он, какую выгоду может сулить ему это ухаживание? Брак с Элоди позволил бы ему стать членом семьи, занять в ней прочное место. Знал ли он о видах Элоди на наследство? Все возможно, поэтому с него подозрения также не снимаются. Не желая отвечать на наши вопросы, он упорно твердит, что якобы заботится о чести дамы. Будет ли он по-прежнему стоять на своем, когда его обвинят в убийстве, за которое ему грозит казнь на Гревской площади? Пока он не желает представить алиби на интересующую нас ночь. Поэтому позвольте мне, господа, провести короткую очную ставку, позволяющую, надеюсь, взглянуть на дело с иных позиций.

Подозвав Бурдо, Николя дал ему надлежащие инструкции. Подойдя к самому молодому приставу, инспектор велел ему снять парик и мундир и, поставив его на помост перед обоими магистратами, пригласил Жака Галена и Луи Дорсака встать рядом с ним.

— Господа, — продолжил Николя, — пригласите в зал свидетеля.

Двери открылись и папаша Мари, преисполненный сознанием значимости порученного ему дела, торжественно ввел в зал маленького чахлого человека с заметной лысиной. Прищуренные глазки за стеклами очков в стальной оправе тревожно взирали на официальное собрание. Потрепанный фрак из черного ратина и дырявые башмаки без пряжек, бывшие своему владельцу определенно велики, являли собой жалкое зрелище.

— Подойдите, — обратился к нему Николя. — Ваше имя, сударь?

— Робийяр Жак, сударь, к вашим услугам.

— Назовите ваше занятие.

— Я торгую старьем на улице Фобур-дю-Тампль.

— Господин Робийяр, вы заявили инспектору Бурдо, что рано утром, 31 мая 1770 года, получили в заклад за сумму в восемнадцать ливров пять су и шесть денье одежду и предметы, находящиеся сейчас в этом зале. Вы подтверждаете совершение сделки и узнаете эти предметы?