Призрачный сыщик - [65]

Ветер тихо шуршал верхушками деревьев. Какая же здесь прекрасная природа! Я побывал на этом самом месте трижды, как в сказке. В первый раз нашел место, но ничего не произошло. Во второй раз у меня был волшебный предмет, и все равно ничего не произошло. Но теперь, в третий раз, у меня имелось главное – знание, и правда, даже столь печальная, грела мне сердце. Я закрыл глаза и весь превратился в одно желание, одну огромную тягу закончить то, что Бен начал в Лондоне той ночью, когда додумался вставить ирландский трилистник в оживляющую машину, не зная, на что способны вместе магия и электричество.

Когда я в следующий раз открыл глаза, миновало много часов. Приближался рассвет, небо было пастельно-голубым, а на горизонте – персиковым. Молли и Фаррелл спали, завернувшись в одеяла.

Восставшие показались на рассвете. Я знал, что рано или поздно они явятся, – я тянул их к себе с огромной силой, они не могли сопротивляться такому зову. От Лондона меня отделяли многие мили, но эти люди пришли сюда так же, как исполняли любую другую мою волю, потому что наша связь была куда сильнее, чем я думал раньше.

В тот момент, когда сила ирландского трилистника разбудила их, они были связаны со мной. Это я, я лежал в машине Бена, а значит, их оживление просто повторило мое, многократно размножило его. Вот почему в их жилах тоже течет раствор Бена. В каком-то смысле они – мои копии. И если они ожили так же, как ожил я, если упали тогда, когда мне стало плохо, значит…

Правда была как улика – она просто лежала и ждала, пока я сдерну с нее завесу. Я думал, сама смерть послала ту девушку за мной в Ливерпуль, но я ошибался, все было наоборот. Посланником смерти был я – для всех этих людей. Это я должен был прийти за ними и вернуть обратно, туда, куда они шли, пока мы с Беном не помешали. Я – их смерть, и мне нужно стать ею, принять их и забрать с собой. Этот дар был у меня с той самой ночи, но вот она, обычная человеческая проблема: не очень-то мы ценим те дары, которые уже у нас есть.

Похоже, моя история, в отличие от индустриализации – это не история успеха, или победы, или открытий. Моя история – это история смерти. Была ею с того самого момента, как меня угораздило подняться в темную гостевую спальню, пока там орудовал вор, и вплоть до этой минуты.

Я мог все сделать хоть в Лондоне, хоть в Дублине, место было неважно, даже танамор не имел значения, и все же эта дивная зеленая долина, пожалуй, лучшее место, чтобы умереть. «Я не хотел, чтобы мои чувства принижали», – сказал Киран, и я ощущал то же самое. В городе никто бы не понял важности того, что я хочу сделать. Зеваки таращились бы на нас, журналисты писали бы статьи, а руины Тилмароуна примут нас молча. В тот злосчастный день сорок лет назад все здесь пошло не так, и здесь же сегодня мы все исправим.

К счастью, никто из живых за восставшими из города не увязался: желающих всю ночь шагать за их печальной процессией не нашлось. Я поднялся им навстречу. Сколько же здесь знакомых лиц! Моряк, которого я встретил в Лондоне, – наверное, он был из последней партии, которую Каллахан успел привезти на фабрику. Старик, которого убили в тюрьме. Граф Ньютаун, на которого я старался не смотреть. Человек, с которым я обменялся одеждой. И, конечно, ливерпульская блондинка, – она шла во главе процессии, и даже теперь ее глаза были живее, чем у всех остальных.

О, а вот еще одно знакомое лицо: старушка-соседка, прятавшаяся в саду неподалеку от дома Молли. За спиной у меня раздался сдавленный вздох. Я обернулся. Молли уже проснулась и стояла рядом, глядя на старушку. Наверное, она была с ней знакома. Фаррелл потрясенно замер поблизости.

Получается, мой зов услышали не только на фабрике, – пришли даже те, кого люди прятали у себя дома, и никто не смог их остановить. Те редкие люди, что защищали своих восставших, наверное, понимали, кем они были на самом деле: несчастными запертыми душами, лишенными возможности освободиться.

Я снова покосился на Молли. Она не отводила глаз от восставших, и я никак не мог прочесть выражение ее лица. Что это: восхищение, страх? Мне было так интересно, что я спросил:

– О чем ты думаешь?

Ответ меня удивил.

– Думаю о том, что на тебя можно положиться, – тихо сказала она. – Ты сказал, что упокоишь их всех, когда мы приедем в Ирландию. Я уже почти поверила, что это невозможно. Когда ты исчез на столько дней, доктор говорил, что ты отправился искать решение, и я ни мгновения не сомневалась: ты его найдешь. И нашел, да? – Я кивнул, и она посмотрела мне в глаза. – Ты правда выбросил танамор в море?

Я заколебался. Солгать или сказать правду? Я уже столько раз надеялся, что сделал этот выбор раз и навсегда, – но, похоже, быть человеком – значит бесконечно выбирать ответ на тот же самый вопрос.

А иногда можно выбрать и не говорить ни да ни нет. Я сделал неопределенное движение головой. Молли кивнула, и я понадеялся, что она все поняла без слов.

– Он разве не нужен тебе, чтобы… – Она указала на восставших.

– Нет. Дело не в нем.

Молли уже открыла рот, чтобы спросить: «А в чем тогда?», но наше внимание отвлек экипаж, стремительно приближающийся по дороге. Знакомую эмблему у него на боку я заметил издали: вьюнок и шестеренка.