Призрачный светильник - [7]

Я посмотрел в сторону дороги и увидел небольшой автомобиль, то ли раннюю модель «остина», то ли «хиллман-минкс». Машина притормозила, и даже в ночной тьме я, что забавно, различил силуэт за рулем, как если бы на него упал заблудившийся лучик закатного солнца. На водителе был белый мотоциклетный шлем, но я сразу его узнал — возможно, из-за позы, из-за манеры держаться. Это был Эстебан Бернадорр, с которым мы расстались без малого четверть века назад.

«Эстебан!» — хрипло позвал я. Из машины четко и внятно донеслось в ответ: «Да, это я, Кассиус. Буду рад выпить с тобой кофе».

В следующий миг мы с Эстебаном шли вверх по склону, направляясь к дому. Перед входной дверью, раскрытой настежь — в проеме толпились оживленно болтающие гуляки, а изнутри тек несмолкаемый и неразборчивый гул, — я осознал, что Эстебан до сих пор не снял ни здоровенный шлем, ни длинные краги, а сам я до сих пор с ним толком не поздоровался.

Собираясь представить его гостям, я на крыльце обернулся, протянул руку и попытался разглядеть его лицо в пещерообразном шлеме. Он снял краги, и мы обменялись рукопожатием. Его ладонь была крупной, как раз под размер краги, и влажной, а еще жесткой и мягкой одновременно. После рукопожатия он сделал такое движение, будто хотел тыльной стороной кисти вытереть пот со лба, и я вдруг понял, что его рука покрыта слоем серого пепла, за исключением узкой полосы отслаивающейся розовой кожи в том месте, где она коснулась лба. А глаза его представляли собой угольно-черные дыры, бесконечно глубокие и мрачные, да и лицо как таковое было глыбой спекшегося угля.

Я быстро повернулся к гулякам на пороге, чтобы выяснить, успели ли они это заметить. Неожиданно выяснилось, что центром компании была моя жена Хелен, крайне привлекательная в серебристом парчовом вечернем платье.

Она нетерпеливо помахала пустым бокалом и проговорила:

— О, мы хорошо знакомы с шуточками Эстебана, с этой его привычкой давить на сострадание. Тебе давно бы следовало это усвоить. Он вечно жалуется на царапины и строит из себя жертву.

В это мгновение я вспомнил, что Хелен, вообще-то, умерла, на чем и проснулся, как обычно бывает.

Кассиус шумно выдохнул, демонстрируя, какой он молодец, и оглядел собравшихся, явно рассчитывая на аплодисменты. Вместо этого он удостоился недоуменных, мягко говоря, взглядов от Терри и Тилли Хойт; Вольф выглядел смущенным и несколько раздосадованным, а с лица Томми сползла восторженная улыбка (малыш улыбался, пока слушал о херувиме и пауке), и теперь мальчик избегал смотреть на деда.

— Ладно, — произнес профессор чуть погодя, — я должен был догадаться заранее, что это сон из категории «только для взрослых». Не потому, что в нем были секс или насилие, а потому, что он жуткий. Прошу прощения, дамы, что-то я увлекся. Знаешь, Томми, твой дед не просто врунишка, но и не умеет вовремя остановиться. Я-то думал, что мой рассказ отлично развлечет вас, но, пожалуй, в нем и правда чересчур много жутких подробностей. Конечно, такое по вкусу далеко не всем.

— Совершенно верно, — откликнулся Вольф с коротким смешком, наблюдая, как Кассиус встает, идет на кухню и устраивает, судя по жестам, легкий разнос Мартинесам.

* * *

С утра отправились в парк Золотые Ворота. Вольф и Томми поехали вдвоем: Терри решила, что устала от дальних разъездов, и захотела посплетничать с Тилли — быть может, наведаться к ней в гости. Вольф не стал возражать; ему пришло в голову, что и Терри, похоже, утомилась от пребывания в доме Кассиуса, а денек у Тилли, глядишь, ее отвлечет. Кроме того, решение жены в какой-то степени развязывало ему руки.

По дороге Томми все больше молчал, что было совсем на него не похоже, но прогулка на катере по озеру Стоу и разглядывание бизонов приободрили мальчика, и он снова заболтал, почти с прежней живостью. Вольф так и не смог показать сыну живых волков, зато предъявил группу чучел в аттракционе «Академия наук», а потом они любовались резвыми дельфинами, нарезавшими круги по воде в аквариуме, изучали нарочито упрощенные скульптуры животных во дворе снаружи и ели еще более простую пищу в кафетерии внизу.

Когда вышли на улицу, в глаза сразу бросились черные тучи, быстро надвигавшиеся на окрестности и пожравшие, казалось, скелетообразную телебашню.

— Папа, а облака живые? — спросил Томми.

— Они ведут себя как живые, да, — согласился Вольф. — Но жизни в них не больше, чем в океане или в горах.

— Они ведь из снежинок, правильно?

— Не все, Томми. Снег есть только в облаках, которые летают высоко; их называют перистыми. Они состоят из крупинок льда, из крошечных таких ледяных иголок. Но те тучи, на которые мы смотрим, сделаны из воды — это миллиарды крохотных водяных капель, и ветер гонит их вместе по воздуху.

— Капли воды не белые, пап. Белые — значит молочные облака.

— Верно, Томми, но эти капли воды очень-очень маленькие, и на расстоянии они и вправду выглядят белыми, особенно в солнечном свете или на голубом небе.

— А маленькие облака — они живые, папа? Ну, те, что в домах бывают? Как дым от печи или другой дым, который хлопьями. Вон, дедушка умеет выдувать маленькие облака, он мне показывал.