Призрачный светильник - [12]

— Это ваш кошмарный светильник напугал Томми!

После чего устремилась вниз, не вслушиваясь в сбивчивые оправдания.

В темной гостиной портрет Хелен Хостелфорд Крюгер кисти Эстебана Бернадорра был слабо освещен стоявшей на каминной полке одинокой лампой. Терри медленно приблизилась, заставляя себя успокоиться и не выплескивать на окружение рвавшийся наружу гнев. Ей почудилось, что лицо на портрете кривится в издевательской ухмылке. Она подметила кое-что, чего раньше не замечала: суженные глаза Хелен напоминали черные провалы, которые то проявлялись, то пропадали, словно это был не портрет, а ведьминская маска, розовая с зеленоватым отливом, дожидавшаяся, когда ее наденут, — и тогда в глазницах блеснут глаза, а во рту, быть может, вырастут зубы.

Смерив портрет свирепым продолжительным взглядом, пока гром приглушенно грохотал над домом, Терри — сердце колотилось, кулаки сжимались и разжимались сами собой — слегка остыла. Выключила лампу в ее молочно-белом абажуре (если молоко, то точно отравленное!), злобно процедила: «Хлоп-пя!», словно выплюнув проклятие, и поспешила наверх.

В коридоре она снова столкнулась с Кассиусом, выходившим из спальни — из спальни Вольфа, как он сам сказал. Терри окинула свекра уничтожающим взглядом, но тот, возбужденный на вид и чем-то озабоченный, проигнорировал ее раздражение.

Томми лежал посередине родительской кровати, а Вольф сидел рядом с сыном.

— Он проведет остаток ночи у нас, да, Терри? Семья снова вместе.

— Отлично! — Терри усилием воли заставила себя улыбнуться.

— Я уже разрешил, а он согласился, — продолжал Вольф, — так что твое слово все равно ничего не решает.

— Но хорошо, что ты пришла, мама, — уверил Томми, чуточку приподнявшись.

Терри упала на постель рядом с сыном.

— Да, хорошо, что я пришла. — Она обняла Томми и крепко поцеловала. Потом повернулась к Вольфу. — Я выключила тот светильник.

Личико Томми исказила гримаса, а Вольф уточнил:

— Ты про светильник в спальне Томми? Хорошая идея. Мы тут немножко поболтали, пока тебя не было, о призраках и всяких видениях, о грозе, летающих кочанах и прочих разных разностях. Ты вот знала, что, если море вскипятить, будет большая рыбная похлебка?

— А если свинкам приделать крылья, — Томми чуть оживился, самую малость, — то получатся космические свинки.

— Кстати, — добавил Вольф, — мы заодно выяснили, почему вообще ночник горел. Никакой мистики. Отец проходил мимо комнаты Томми, увидел, что там темно, и, не ведая, что наш малыш Том теперь спит без света…

— Так и знала, что без твоего отца не обошлось! — процедила Терри, но быстро спохватилась и взяла себя в руки.

— Он осторожно прокрался в комнату, не разбудив Томми, и включил ночник. — Вольф пристально посмотрел на Терри. — Загадка решена, верно? — Он встал. — Пойду взгляну, как там буря, успела ли что-нибудь натворить. Я рассказывал Томми, что такие бури здесь редкость, обычно они гораздо слабее. Терри, пока меня нет, поведай-ка нашему сыну о чудесах Среднего Запада — там ведь бывают ураганы, по сравнению с которыми это легкий ветерок. Я скоро вернусь.

Проходя мимо спальни Томми, он уловил запах табачного дыма.

* * *

Кассиус стоял на коленях, спиной к двери. Вот он сунул что-то в карман — что именно, при свете ночника было не разглядеть — и медленно поднялся. Профессор выглядел утомленным и растерянным. Он начал было объяснять, но Вольф коротким кивком указал на коридор — дескать, нас могут услышать — и жестом предложил отцу спуститься в гостиную.

Эта короткая пауза позволила старику собраться с мыслями и немного приободриться. В гостиной, когда они уселись друг напротив друга, Кассиус начал так:

— Я менял абажур на лампе, вместо того, который напугал Томми, ставил белый из-под портрета Хелен. — Он показал на картину-маску, теперь погруженную в сумрак. — Подумал, что не стоит давать кошмарам хотя бы малейший повод вернуться. Но послушай меня, Вольф. — Его голос обрел силу. — На самом деле я собирался признаться, что лгал тебе, и неоднократно. Во всяком случае, кое-что скрывал, потому что считал не важным, и мне казалось, так будет лучше. Ну, убеждал себя, что действую из лучших побуждений.

Вольф кивнул, не проронив ни слова, и посмотрел на отца с подозрением.

— Самая невинная ложь заключается в том, что я будто бы редко вижу сны, что сон с Эстебаном был чем-то особенным. Сказать по правде, последние полгода меня мучают кошмары, Хелен восстает из мертвых и повсюду за мной ходит… А хуже всего те сны — зеленые сны, как я их называю, — в которых ее лицо сползает с портрета и принимается летать вокруг меня, шепчет и жалуется на судьбу… Ни дать ни взять черепа с зелеными огоньками вместо глаз, которые снились мне в детстве. Грозит задушить меня…

Естественным образом эти сновидения подводят нас к более серьезному из моих прегрешений. Позволь напомнить, что я не лгал в открытую, а просто кое-что скрывал. С самой кончины Хелен меня преследует страх, что в пьяном угаре я мог сыграть в ее смерти куда более активную роль, чем сыграл, не очнувшись вовремя и не доставив ее в больницу.

Порой этот страх почти полностью исчезает, но я понимаю, что совсем он не исчезнет никогда, а порой он становится неотвратимым, как смертный приговор. Это ощущение одолевает меня все чаще с тех пор, как начались зеленые сны. Меня снедает подозрение, что где-то глубоко в моем сознании или в подсознании спрятана реальная картина случившегося, что до нее можно добраться, рассеяв алкогольную пелену, быть может, через одиночество, лишения и страдания, быть может, через наркотики или сильные таблетки, быть может, через психоанализ и прочие техники расширения сознания… Или достаточно просто наслать мои сны и кошмары на другого, чтобы он попытался в них разобраться… Вольф, сегодня вечером до меня вдруг дошло, что я, сам того не понимая, попытался проделать это с Томми — с вами всеми, но с Томми в особенности, использовать его как подопытного кролика. Потому-то я и ходил такой задумчивый.