Призрачный светильник - [10]

— Ты права, — согласился Вольф, садясь в постели.

С мрачным лицом он повторил все те вопросы, которые Томми задавал ему в парке — насчет живых облаков.

— Вот видишь. — Терри быстро закивала. — Томми думает о хлопьях краски, о страшном вибрирующем призрачном лице. Брр! — Ее передернуло от отвращения. — Вторая же причина связана с сексом, как минимум из него вырастает. Выслушав рассказ Тилли о той девушке, я не могла, сам понимаешь, не спросить, как скоро после смерти твоей матери Кассиус начал бегать за старшими школьницами и за молодыми женщинами. Тилли снова зафыркала и ответила, что он всегда был таким, это бросалось в глаза на вечеринках, которые устраивала твоя мать; послушать Тилли, так Кассиус увлекся твоей матерью из-за ее роста и фигуры, потому что она выглядела по-девичьи. «Хелен, конечно, знала о пристрастиях Кассиуса, — заявила Тилли. — Мы с ней обсуждали это, когда выпивали вместе. Нас сблизило то, что у обеих мужья слетели с катушек. Я-то своего просто чихвостила, зато Хелен жаловалась на жизнь. Потом мой Пат умер, остался один Кассиус, о котором мы сплетничали — в основном о том, как он напивался вдрызг на вечеринках и волочился за каждой свежей цыпочкой». Вольф, мне неприятно тебя об этом спрашивать, но ты-то что запомнил из детства о своем отце?

Вольф моргнул, затем неуверенно кивнул.

— По-моему, последние пару лет до того, как я сбежал от родителей, что-то такое было… Господи, я тогда так изнывал от этой взрослой фигни! Тоска зеленая, поскорее бы удрать — ни о чем другом не думал.

— Как уверяет Тилли, — продолжала Терри, — после твоего ухода Хелен и Кассиус на время помирились, но потом их стычки возобновились и стали ожесточеннее прежнего. Хелен дважды пыталась отравиться снотворным — ну, или так считал Кассиус, которому приходилось возить ее в больницу на промывание желудка. А сама Хелен не помнила о передозе, говорила, что просто теряла сознание. А дальше… Одним воскресным утром Кассиус позвонил Тилли около десяти, голосок у него был тонкий, испуганный, но рассуждал он трезво и попросил приехать — мол, ему кажется, что Хелен умерла, однако он не уверен, да к тому же — оцени, Вольф! — не знает, это он ее убил или нет. Лечащий врач Хелен уже едет, его вызвали, но Тилли очень нужна.

Естественно, Тилли примчалась раньше врача — дело ведь было утром в воскресенье — и нашла Хелен в постели, совсем холодной, а спальня выглядела так, словно там небольшой ураган прошел: повсюду недопитые стаканы, остатки закусок, пара пустых флакончиков из-под снотворного, рассыпанные пилюли на кровати и на полу — целая россыпь красно-синих пилюль. Кассиус в халате и шлепанцах слонялся по дому этаким неуемным призраком, глушил тревогу пивом и повторял снова и снова, что накануне вечером все было как обычно, что сам он принял две или три пилюли заодно со спиртным, этого достаточно, чтобы его вырубило, а Хелен вдруг начала на него вопить, потрясая флакончиком со снотворным, и он не помнит, сколько ни пытался напрячь память, угрожала ли она покончить с собой или всего лишь орала на него, обвиняла, быть может, в том, что он опять покусился на ее таблетки, хотя ему запретили, а он попробовал ее успокоить, отговаривал принять снотворное, если она и вправду собиралась, но пилюли начали действовать, и он сомлел.

Следующее, что он помнит — или думает, что помнит, — это пьяная прогулка по дому. Он разговаривал с Хелен, лег спать, потом спорил с ней, потом то ли тряс ее за плечи, то ли душил (в памяти все смазано), потом опять темнота. Впрочем, он не мог сказать наверняка, было все это на самом деле или нет, а если они с Хелен о чем-то и говорили, ни единого словечка в голове не отложилось.

Когда он снова очнулся, было светло, он чувствовал себя отдохнувшим, но в сердце сидела какая-то заноза. Хелен как будто мирно спала, так что он встал с кровати, приготовил себе кофе и начал прибираться в доме, время от времени заглядывая в спальню: проснулась ли жена и не сварить ли кофе для нее. Потом ему показалось странным, что она ни разу не пошевелилась, да и дыхания не слышно, на оклики и движения не реагирует. Он поднес к ее губам зеркало, приложил перышко — никаких перемен; вот он и побежал звонить Тилли.

Тилли жалела Хелен и злилась на Кассиуса, в особенности за то, что он равнодушно бродит по дому. Но она не заметила на теле никаких синяков или следов удушения, никаких признаков насильственной смерти, да и в беспорядке, что царил в спальне, не просматривалось следов борьбы, за исключением рассыпанных пилюль (несколько штук она подобрала и спрятала в сумочку, подумав, что снотворное может пригодиться ей самой). И постепенно, хотя злость никуда не делась, Тилли начала сочувствовать Кассиусу, этому тупоумному ослу, чтоб его, и держалась с ним так, как она держалась бы со своим мужем Патом в подобной ситуации.

Например, она сказала ему: «Ради всего святого, не вздумай болтать об удушении, когда приедет врач, если только не уверен, что ты и вправду ее придушил. Не говори врачу ничего такого, чего не знаешь наверняка». Но сложно сказать, прислушался ли он к ее советам, потому что, похоже, его по-прежнему не отпускала безумная надежда — врач скажет, что Хелен жива; вдобавок он бормотал что-то насчет рассказов По и Конан Дойла.