Призрачный странник - [71]

— Он по-прежнему ходит ночью по кораблю, — сказала лейтенант Ухура, усаживаясь на краешек захламлённого компьютерного стола и грациозно скрещивая длинные ноги, пока Маккой разворачивал чистую рубашку, которую он принёс для Спока, и вынимал завёрнутые в неё маленькие инструменты. — Но невозможно понять, просто ли он бродит и ищет, как до зачистки, пока не убедился, что вы ему больше не опасны, или делает что-нибудь — режет провода, или закладывает взрывчатку, или ещё бог знает что?

— Можно ли засечь его на мониторе? — предложил Маккой, в то время как Спок осмотрел рубашку — она оказалась коротковата, как многое из того, что выходило в эти дни из отдела вторсырья. — Провести сенсорное сканирование и найти его?

— Боюсь, что нет, Боунс.

За эти двадцать четыре часа Кирк ещё лучше научился управлять оттенками синтетического голоса — Ухура готова была поклясться, что капитан находится в комнате вместе с ними. Закрыв глаза, она могла бы представить его, как наяву, — сидящего на другом конце стола, как раз за плечом Спока, что пристроился на жёстком дюрапластовом стуле.

— Во-первых, такая крупная операция будет отмечена во внутренних протоколах компьютера. Во-вторых, сенсоры могли бы отличить Спока по его особой вулкано-человеческой физиологии, так же, как они выделили бы пришельца, — потому что их показатели уникальны. Но моё тело — это просто человек, стандартная земная модель.

— А самое паршивое, — продолжил Кирк спустя несколько секунд, — что никому не пришло в голову установить видеодатчики внутри стен или на крышках люков, как это сделано на всех пересечениях коридоров и в большей части помещений.

Спок, когда он собирался переключить видеодатчики, просматривающие коридор правого борта на двадцать третьей палубе, на простой повтор изображения из коридора левого борта, обнаружил, что Миллер уже принял эту меру предосторожности. («Этому малому самое место в службе безопасности,» — заметил Кирк, на что Спок сурово ответил: «Этому, как вы выразились, малому самое место на гауптвахте.»)

— Если там что-нибудь установлено, нам придётся искать это самим.

— Учитывая, что на борту «Энтерпрайза» тысяча пятьсот семьдесят шесть технических люков, — сказал Спок, — из которых, по моим подсчётам, триста сорок два расположены в жизненно важных для корабля зонах, это будет трудоёмкой задачей.

— Разве нельзя воспользоваться более простым способом? — Ухура взмахнула тонкой рукой. — Разве доктор Маккой не может объявить его непригодным к выполнению служебных обязанностей и запрятать в лазарет, как мы сделали это с бедными Дэнни и Джоном? По-моему, он дал нам более чем достаточно свидетельств своей невменяемости.

— Во-первых, лазарет — это вам не запасная гауптвахта! — резко ответил Маккой — ему всё ещё не давала покоя клятва Гиппократа. — Во-вторых, поскольку он физически здоров и не подвергает корабль или команду прямой опасности, для его отстранения потребуется несколько дней слушаний, а нам осталось меньше суток до Пигмиса.

— Не говоря уже о том, что Ярблис, судя по всему, достаточно владеет собой, чтобы отговориться от подобных обвинений, — добавил Спок. — Кроме того, такой шаг ничуть не приблизит нас к обратному обмену личностями между ним и капитаном.

— Это неважно, если можно уберечь от опасности корабль и экипаж…

— Позвольте не согласиться, капитан. У нас нет доказательств, что обмен вообще имел место. Он может с полным основанием заявить, что вы есть не что иное, как высокоразвитая программа искусственного интеллекта, разработанная мной с целью захвата власти на корабле. Действуя так, мы ничего добьёмся, только выдадим себя. Скорее всего, нас отправят на гауптвахту за попытку мятежа, он останется капитаном «Энтерпраза» и, несомненно, вернётся к прежним замыслам. Нет, — Спок покачал головой. — Наш единственный логический выход — ждать и прилагать все усилия, чтобы расстроить его планы, каковы бы они ни были.

* * *

Я уничтожу их, думал он. Каблуки его ботинок стучали по твёрдому гладкому покрытию палубы, холодный белый свет, что никогда не тускнел и не угасал на этих ярусах, больно резал усталые глаза. Уничтожу.

Он помнил, как много лет назад Арксорас учил его, что уничтожать жизнь, любую жизнь, — это зло. И что-то заныло внутри, ибо тогда он любил Арксораса, любил своего старого учителя всей душой. И сейчас он всё ещё любил его, за всё, что тот дал ему, за мудрость, что он открыл ему, и за неизменную ясность и безмятежность его духа. С воспоминаниями о тех днях вернулась боль, но теперь она была словно рана, которая со временем затягивается рубцом, — глубокое одиночество, что пришло на смену его стремлению к прежнему уюту Сети Сознания.

Боль меняется, сказал он себе, вспоминая страшные ожоги, нанесённые ему оружием Голодных, и искажённые лица друзей, чьи растерзанные тела он находил в лесистых долинах. Боль меняется, но никогда не уходит. Иногда даже здесь, в этом новом, гладком, чужом теле, он будто чувствовал, как болят шрамы на его старом теле — на том, что спало глубоко в пещере, у подножия скалистых стен каньона, оберегаемое Ингашем и Ка'тхом Ка'ху, его помощниками и родичами по гнезду.