В один прекрасный день провидение и вознаградило его за духовную стойкость – он встретил женщину.
5
Пускай существенно старше себя, пускай разведёнку со взрослой дочерью, пускай работницу сферы ЖКХ, а не скрипачку.
Зато добрая и с квартирой.
Она договаривалась о ремонтных работах, он осуществлял.
Прибыль пополам.
К пятерым сёстрам, прозябающим в родном ауле, был проложен финансовый арык.
Сёстры оживились и стали возделывать огород.
И тут Нурсултан случайно полюбил Снежану.
Снежана ответила взаимностью.
◆
Нет чтобы втихаря крутить с малолетней матерью-одиночкой и жить себе припеваючи под крылом у пожилой благодетельницы. Хвалёная честность не давала Нурсултану покоя.
Он терзался, а потом взял да и раскрыл душу своей сожительнице.
И поник головой.
Моя судьба в твоих руках.
◆
Добрая москвичка прослезилась, всё поняла и простила.
И отпустила возлюбленного.
На прощание вручила Нурсултану ведёрко для льда и выписала из казённых денег премию.
Через полгода Снежана родила Нурсултану двойню, мальчиков-близнецов, богатырей.
Потом девочку-красавицу.
Потом ещё кого-то.
Вся эта компания весело верещит и теребит счастливых родителей, мама Галя нянчится с малышами, а Снежана продолжает рожать.
Недавно в гости к молодой семье приехала съёмочная группа, и пока у Нурсултана брали интервью, Снежана родила ещё троих.
1
– Что это за херня?
– Как будто не может быть другого взгляда, – возразила мне Кисонька. – Не всем нравится то, что ты пишешь. Мягко говоря.
– Какая-то сусальная пошлость про беженцев; бедных, блять, но честных.
– Вы сами говорили, что история должна быть связной, – сказала Цыпочка. – Вы дали задание искренне написать про тех, кого мы боимся. И я написала. Я боюсь беженцев, всех этих… как это по-русски… приезжих. Боюсь и хочу с ними подружиться. У меня позитивный настрой.
Я смотрел на Цыпочку, и до меня медленно начало доходить. Цыпочка посещает литературные курсы, где я провожу занятия. Недавно я дал задание написать про тех, кого боишься. Искренне написать. И вот, пожалуйста, результат. Неловко, что я на неё наехал. Если бы я знал, что она автор, выбрал бы слова помягче.
– В отличие от твоего, скажем так, экспериментального повествования, здесь есть и сюжет, и посыл, – продолжила заступаться Кисонька. – Узнаваемые реалии, трудности, которые герои преодолевают порознь и сообща, доброта, светлые человеческие качества. У читателей возникнет контакт с прочитанным, эта история их не отпугивает, она членораздельная и поучительная.
– От этой истории исходят лучики добра, – встряла богиня.
– Социально значимый сюжет, – с важным видом произнёс плотник.
– Такая книга прозвучит, – кивнула дочь.
Наверняка именно так доктора кивают обречённым пациентам перед эвтаназией.
В их глазах я видел сочувствие, какое испытывают к тому, кто утратил нюх. Больше других сочувствие излучала Цыпочка.
– Успокойся, – сказала мне Кисонька. – Зачем сразу так резко реагировать? Хороший учитель учится у своего ученика.
Цыпочка скромно потупила взор. Услышав столько аргументов за, я решил бороться:
– Какой-то, блять, сопливый сериал для дневного эфира, чтоб жирные тётки обрыдались!
Собака на всякий случай отошла подальше. – Я что, матерюсь?
– Да, ты материшься, – подтвердила Кисонька.
– Что же теперь будет? – спросил я, опомнившись.
– Ты слишком нервно реагируешь. Можно просто выслушать, принять к сведению, заимствовать лучшее. А теперь твою книжку пристукнут клеймом «Содержит нецензурную брань», закатают в полиэтилен и запретят детям к ней прикасаться.
– То есть я потеряю покупателей, издатели потеряют продажи, и все мы потеряем деньги?
– Да.
– То есть кто-то, блять, хочет меня обобрать потому, что я матерюсь?!
– Чего ты так разгорячился? Воспринимай всё философски.
– Кто посмел запретить мне материться?!
– Кто-кто, депутаты Государственной Думы Российской Федерации, представляющие весь многонациональный народ Российской Федерации, – сказала Кисонька с достоинством.
– Нецензурная брань… И где они только слова такие выискали, бабьи… Лицемеры, упыри, хотите заткнуть мне рот своим ебучим полиэтиленом?!
Кисонька, дочь, Цыпочка и плотник притихли. Богиня наконец-то перестала полоскать сердце печника, но кран так и не выключила. Вода продолжает течь.
– Значит, маленькие читатели этого не увидят?
– Не увидят, – подтвердила Кисонька.
– Тогда я позволю себе метафору. – Я расправил плечи и громко произнёс: – Хуй вам! Идите на хуй! В смысле, не вы, – уточнил я. – А эти все пусть идут.
Я встал из-за стола.
– Идите на хуй, я вас не боюсь.
– Тебя обвинят в возбуждении.
– В возбуждении чего?
– В возбуждении вообще, в возбуждении ненависти и вражды, а заодно и в перевозбуждении.
– Идите на хуй!
– А ещё тебя в обвинят в разжигании.
– Какое, на хуй, разжигание? Я ничего не разжигаю!
– Ох милый, как бы тебя благочестивые читатели не отпиздили, – сказала Кисонька, подперев щёку рукой на манер деревенской простушки.
Я бесстрашно продолжил:
– Кто я: таракан с писькой или гражданин Российской Федерации?! Ступайте на хуй, старые бляди! От вас несёт аптекой и могилой.
Последние слова прозвучали патетически.
И поэтично.
Во мне много нерастраченной поэтичности.
