Признания шпиона - [51]

В течение нескольких дней Рик не поднимал головы от пожелтевших от времени страниц. Это была мрачная история, повествующая о жестокости и безжалостности. В начале 60-х Энглтон, окончательно уверившись в том, что перебежчик по имени Юрий Носенко является двойным агентом и по-прежнему работает на КГБ, держал его под стражей в течение четырёх лег и восьми месяцев! вначале Носенко находился на чердаке, где не было ничего, кроме кровати. Ему давали только слабый чай, безвкусную похлёбку и кашу. Затем ему завязали глаза и переместили в построенный специально для него бетонный подвал на Ферме. Там он подвергался допросам «с пристрастием» — так их окрестили в отчётах конгрессу высшие чины Управления. Носенко находился в абсолютной изоляции от внешнего мира. Ему не дозволялось иметь часы, журналы, книги и все остальное, чем можно было себя занять. Вначале ему выдали тюбик зубной пасты, но и его конфисковали после того, как Носенко поймали за попыткой прочесть сделанные на нем надписи, спрятавшись под одеялом. свет в камере включали и выключали бессистемно, чтобы Носенко потерял счёт времени и не знал, день на дворе или ночь. Арестованному делали огромные инъекции торазина — мощного наркотика, использующегося в тюрьмах для усмирения заключённых, а также давали другие психотропные средства. Носенко впоследствии будет утверждать, что его держали на ЛСД, но Управление не согласится с этим. Трижды за время заключения агент подвергался тестированию на "детекторе лжи". В первых двух случаях прибор был настроен таким образом, что вне зависимости от того, что говорил Носенко, выходило, что он лжёт. На каком-то этапе тюремщики, решив отдохнуть, оставили узника на семь часов привязанным к креслу. При этом "детектор лжи" продолжал работать. Носенко было заявлено, что он сходит с ума, что от него отреклись все, кто его знает.

Когда впоследствии конгресс принудил Управление обосновать жестокость, проявленную в отношении. Носенко, Энглтон и его начальство заявили, что были уверены в том, что он двойной агент. Оказалось, что они просто пытались заставить его это признать, так как Носенко был настоящим перебежчиком. Его донесения были намного более точными, чем информация, полученная от Анатолия Голицына — единственного русского перебежчика, в чьей надёжности Энглтон не сомневался. Он был уверен, что только Голицын не пляшет под дудку КГБ. «меня поразило абсолютное безумие того, что произошло, — рассказывал Эймс. — Помню, я читал эти материалы и думал: как люди, считающие себя порядочными, могут так поступать? Разумеется, напрашивался один ответ: порядочностью там и не пахло. Потому-то они так себя и вели».

Но список жертв Энглтона не заканчивался на Носенко. В июле 1967 года Энглтон намеренно выдал агента ЦРУ Юрия Логинова южноафриканской разведке, рассказав им, что тот работает на КГБ. Логинова арестовали и два года продержали в тюрьме. В течение всего этого времени Энглтон упрямо отрицал тот факт, что Логинов имеет какое-либо отношение к ЦРУ. И это несмотря на то, что Логинов служил Управлению верой и правдой восемь лет. Энглтон был в ярости из-за того, что Логинов заявил курировавшему его офицеру, что Носенко — настоящий перебежчик, а Голицын — лжец. В 1969 году Энглтон устроил так, что Логинова в числе прочих обменяли на диссидентов и отравили в Москву. При этом агент не хотел ехать, и сотрудники Управления подозревали, что его казнят сразу по возвращении.

«Большая часть материалов по "Содаст" была обнародована ещё во время расследования конгресса, — сказал Эймс. — Но держать в руках подлинные телеграммы, читать записи, сделанные рукой Энглтона… Черт возьми, мне казалось, что я прикоснулся к живой истории!»

Поскольку Рик должен был быть в курсе всех московских операций, ему сообщили о смелом замысле, который двумя годами раньше воплотили в жизнь сотрудники резидентуры. Операция называлась «Чистая щель» и являлась детищем Бертона Ли Гербера, в то время возглавлявшего резидентуру ЦРУ в Москве. Гербер обратил внимание, что его офицеры практически лишены возможности покидать здание посольства незамеченными. Каждый раз за ними следовали сотрудники КГБ. Зато несколько человек, занимавших невысокие посты в Госдепартаменте, могли ходить, куда им вздумается. Одна из причин, почему КГБ всегда знал, за кем следишь, заключалась в том, что сотрудники Управления работали в помещениях ЦРУ в посольстве и, как правило, будучи старшими офицерами, уже успевали послужить где-либо за рубежом, при этом нередко занимаясь вербовкой советских граждан. У КГБ имелись на них толстенные досье ещё до их приезда в Москву. Гербер решил, что новичка с Фермы, никогда не бывшего за границей, будет вычислить намного сложнее, особенно если он будет занят полный рабочий день в Госдепартаменте и ему прикажут избегать помещения ЦРУ. В довершение ко всему о нем будут знать лишь коллеги из Управления и сам посол. Использовать же его станут только при крайней необходимости — когда шефу резидентуры понадобится, чтобы кто-то покинул посольство без "хвоста".

Начальство отнеслось к предложению Гербера со скепсисом. Боссы из ЦРУ не желали посылать в Москву новичка. Более того, им была ненавистна уже одна мысль о том, что сотрудник ЦРУ будет работать полный рабочий день на Госдепартамент. Однако в результате Гербер одержал победу, и в конце 1981 года в Москву был направлен офицер в соответствии с проектом "Чистая щель". Рику сообщили, что операция увенчалась успехом и что в начале 1983 года Управление решило послать второго новичка на смену первому. Этим новым офицером оказался Эдвард Ли Ховард, 31 года от роду, ранее служивший добровольцем в Корпусе мира и поразивший наставников на Ферме своей зрелостью.