Признания шпиона - [123]

Мне хотелось бы кое о чём упомянуть. Карьера моего отца, моя работа в Управлении в школьные годы, моё чувство, что я принадлежу Управлению, увлеченность им и вся моя жизнь, посвящённая изучению того, что оно собой представляет, — все это привело к возникновению иррационального, почти подсознательного ощущения, что ЦРУ принадлежит мне. Конечно, это неразумно. Я сам всегда издевался над разговорами о старых добрых деньках, когда Управление "по-настоящему" заботилось о своих людях. Я смутно ощущал себя не столько членом какой-то странной семьи, сколько слугой и господином одновременно. Думаю, это составляло немалую часть того, что я и другие называли моим высокомерием, моим заблуждением или верой в то, что я могу не только думать, что хочу, но и поступать, как мне заблагорассудится. При этом не имело значения, чем вызваны мои поступки — беспокойством или другими мотивами.

Любопытно, какими бы были моя карьера, чувства и мысли, сложись обстоятельства иначе. Если бы я не встретил шайку негодяев, некомпетентных и даже временами жестоких (в своём поведении и привычках), дело могло бы принять другой оборот. В Турции, Нью-Йорке, Мехико-Сити и, в меньшей степени, в Риме, я был в подчинении у людей, которых практически все презирали, жалели или осуждали. Полагаю, это породило во мне спокойное презрение к начальству и, вероятно, усилило моё восхищение теми, кто придерживался той же позиции. Как ни странно, мои ощущения во время работы в штаб-квартире были совершенно иными. Интересно, как бы пошита на моё отношение, скажем, служба в Африке под руководством Милтона Бердена, которого я очень уважал?

Хочу прояснить один момент. Я не преувеличил, сказав о том, что около дюжины моих начальников были некомпетентны и в целом достойны презрения не только в профессиональном смысле, но нередко и чисто по-человечески. Некоторые из моих боссов были омерзительны. Им доставляло удовольствие соблазнять жён их собственных сотрудников и жестоко разрушать карьеры офицеров.

Теперь вернёмся к моему собственничеству. В середине 80-х я почувствовал отчуждение, словно "кто-то" отнял у меня моё Управление. И это отчуждение, естественно, усилилось после того, как я начал сотрудничать с русскими. Почувствовал ли я, что моя глубокая личная связь с Управлением закончилась? Да… Я ощутил себя не только независимым, но, возможно, и покинутым. Эта покинутость разрушила мою веру в борьбу сил света и тьмы. Я стал наёмником, несущим ответственность только перед самим собой. Мои собственные желания вышли на первый план.

Говорят другие

Рик мог заработать в КГБ миллионы, не выдав ни одного имени. Он мог просто сообщить им о технических операциях. У него не было необходимости делать то, что он сделал. Он поступил так по своей собственной инициативе. КГБ даже не пришлось вытягивать из него информацию. Возьмём Полякова Это же был старик! Он вышел в отставку! Он давно уже не шпионил! Он жил на даче и играл с внуками! Зачем Рик рассказал о нем КГБ? Зачем?

Жанна Вертефей, ЦРУ

Когда мы с Риком ссорились, я говорила ему: "Почему ты меня не ударишь? Это было бы лучше, чем говорить или делать вещи, которые ты на меня обрушиваешь. Это же психологическая пытка"

Розарио Эймс

Не все предатели одинаковы. Конечно, некоторые из русских, которых мы завербовали, пошли на это ради денег. Среди них попадались отвратительные типы. Но не все были такими. Если нас, американцев, не устраивает, что делает наше правительство, у нас сколько угодно способов об этом заявить. Можно написать письмо президенту, баллотироваться в конгресс, вступить в группу или организацию протеста и бороться за перемены. У них не было этих возможностей, особенно у жителей восточной Европы, которым не нравилось, что Советы вытворяли в их странах. Для многих из них шпионаж стал протестом против несправедливостей, которые они видели.

Санди Граймс, ЦРУ

Я не думаю, что Рик считает себя плохим американцем. Джон Уокер, к примеру, причинил своей стране ущерб. Рик же участвовал в делах — шпион против шпиона. Из-за Рика нация ничем не рисковала.

Чак Уиндли, школьный приятель

Несколько раз, когда мы вместе обедали, Рик напивался. Потом он просил меня." "Пожалуйста, не говори своей жене, что ты был со мой. Я не хочу, чтобы она рассказала об этом Розарио. У меня будут дома неприятности"

Ричард Турман, Госдепартамент

Больше всего на свете Рик любил актёрскую игру.

Школьный друг

Настоящих мужчин мало. У многих кишка тонка — им недостаёт мужества и чести, чтобы называться мужчиной. Я думала, что он не такой. Однако его мужских достоинств не хватило на то, чтобы не допустить, чтобы это со мной случилось, чтобы защитить меня.

Розарио Эймс

Глава 22

После встречи в декабре 1990 года в Боготе офицер КГБ, известный Рику только под именем Андрэ, возвратился в Москву с потрясающими новостями. Андрэ (или Юрий Кареткин) вручил генерал-лейтенанту Леониду Шебаршину, недавно возглавившему Первое главное управление, записку, написанную Эймсом. «Я выяснил, что Пролог — это псевдоним офицера из второго главного управления, о котором я предоставлял вам информацию ранее…» — говорилось в ней.