Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками - [16]

Но не все так плохо, есть и прорывы. Я же попал в этот лагерь. И уже четыре года подряд занимаю лишь второе место по части исторических причуд.

Наше опоздание не привлекает внимания, потому что Зорба еще не пришел. Энни посматривает то на часы, то на дверь. Мы начинаем набирать команду для игры в мунбол, когда в палату врывается Зорба. С него льется пот, а рыхлое лоснящееся лицо чем-то напоминает кабачок.

– Ну, наконец-то, – вздыхает Энни. – Ребята, позвольте мне представить нашего директора и основателя лагеря, моего мужа Зорбу Зуликевича…

– Хеймдал исчез! – гремит Зорба своим олимпийским баритоном.

По толпе прокатывается шумок. Хеймдал, наш кудлатый Гудини, почти каждый день убегает из своего загона. Но территория лагеря довольно мала и со всех сторон окружена деревьями. Если Хеймдал пропал, значит, он утек в сторону болот, туда, где находится омут.

Энни побелела, как полотно.

– О, нет, Зорба. А если вернулись собаки? Мы не должны пугать детей, – тихо произносит она.

Микрофон включен. Аудитория ахает. Все начинают тревожно озираться в поисках невидимых собак.

– Не дрейфь, – шепчу я одному из новичков. – Нет здесь никаких собак. Никто их тут сроду не видел. Энни немного того, ну, ты понимаешь…

Огли выразительно крутит пальцем у виска. Мы оба знаем, что у Энни опять завелись в голове тараканы. Еще давно, до своего выздоровления, она подхватила вирус ночного кошмара, и ей годами снились черные бродячие собаки, целая свора, скрывающаяся за деревьями и убивающая ее овечек. Зорба всегда просит нас не говорить о своих домашних псах в присутствии Энни.

Зорба берет микрофон у нее из рук.

– Мы должны найти нашего барана! – провозглашает он.

Голос его гремит, как иерихонская труба. Энни раздает фонарики, и мы вываливаем наружу. Чтобы прочесать ближайший лес, разделяемся на пары. Я хватаю Эмму за руку и тащу к берегу. В темноте озеро напоминает блестящее зеркало. Я подвожу ее к воде, чтобы показать наше отражение. Пусть посмотрит, как здорово мы смотримся вместе, словно выплывая на поверхность из какого-то сказочного сна.

– Эмма…

Из-за деревьев раздается пронзительный крик. Мы с Эммой переглядываемся. Зорба нашел барана.

У нас в лагере есть стадо овец – живое свидетельство мрачноватого юмора Зорбы. Они живут в загоне рядом с озером по соседству с индейками, которых Зорба откармливает на убой в качестве источника триптофана. В стаде три овцы – Хеймдал, Муфлонка и Мериноска – слишком мало, чтобы заснуть, пересчитывая их. Но даже при такой малочисленности они следуют стадной логике. Хеймдал у нас гуляка. Дерзкий баран, постоянно нарушающий установленные границы. Муфлонка – реальный вожак. Только с ее соизволения стадо в лице Мериноски и какой-нибудь заблудшей индюшки может последовать за Хеймдалом.

Мы все бежим на крик. И видим несчастного Хеймдала, мертвым облачком белеющего на земле. Он лежит, уткнувшись мордой в лужу с головастиками.

– У него горло перерезано! – восклицает кто-то, но я этого даже не замечаю.

Мое внимание сосредоточено на розовых ушах Хеймдала. Они вывернуты наизнанку, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не вернуть их на место. Все в синих венах, они выглядят печально и чуточку непристойно. Зорба опускается на землю рядом с Хеймдалом и кладет его голову себе на колени. А потом рыдает так горестно и страстно, как не может позволить себе ни один человек. При виде мохнатой треугольной морды Хеймдала у меня в крови начинает гулять адреналин. Никогда раньше я не чувствовал такого подъема. Наконец-то «до» и «после» встали на свои места.

– Огливи, барана кто-то убил. Ты понимаешь, что это значит?

– Жаркое из баранины?

Я машу рукой в сторону загона:

– Это значит, мы должны последить за ними ночью.

Огливи хмурит брови:

– А нельзя ли нам помянуть барана как-нибудь по-другому? Например, питой и мусакой, которую приготовит Энни?

– Огли, я серьезно! Ты не понимаешь, как это важно? Это ведь не сон, а реальная трагедия! И происходит она сейчас, а не сто лет назад. И мы можем это остановить.

К нам, тяжело ступая, подходит Зорба. По-медвежьи обняв Энни, он склоняет курчавую голову ей на плечо.

– О, Энни, наш единственный баран!

Его волосатые руки запачканы кровью.

– Дети мои! – кричит он, выпрямляясь в полный рост. – Не бойтесь. Мы это переживем! А сейчас спать! Идем в свои домики и гасим свет!

Но его внушительный бас звучит как-то неубедительно, будто у потерявшего веру священника.

– Бедные дети, – вздыхает Энни. – Совсем потеряли голову от страха!

Смерть Хеймдала – лучшее, что могло случиться в нашем лагере. Ночной воздух пронизан кружащим голову ужасом. Страдающие бессонницей теперь бодрствуют с полным основанием. Те, кто видит ночные кошмары, нашли оправдание своим страхам. А «другие» могут заняться новой загадкой, на время позабыв о собственных проблемах. Теперь, когда всех нас объединила внешняя угроза, местная социальная иерархия дает сбой. По пути в домики страдающие от апноэ, «другие» и нарколептики оживленно беседуют между собой. Мне повезло: у меня есть Огливи и по ночам я не чувствую себя одиноко. Но для других детей смерть Хеймдала – большая удача. Убийца, прячущийся в лесу, как бы перекинул мостики между нашими личными страхами. У нас появился общий ночной кошмар. Это праздник почище Рождества.