Приводя дела в порядок - [35]

Шкарупа застонал протяжно и безнадежно:

– А ключи-то теперь куда…

– Спокуха! Еще не вечер, – встрепенулся молчавший до того Серега. – Ключи пусть у тебя будут, сам Ваня их вряд ли хватится. Главное, к штабу его пока не подпускать.

И вдруг заорал на весь клуб, с явным расчетом, чтоб слышал и уходивший Папкин:

– Дидим! Мы – в чепок, давай с нами!

Солдатская чайная, носившее непонятной этимологии название «чепок», дышала ароматами булочек и какао через дорогу от столовой, так что капитан Папкин и группа захвата печати двигались параллельными курсами.

– Слышь, Серый, а зачем мы в чепок? – забегая вперед, спросил Шкарупа.

– Горе твое какавой заливать, – ответил жестокий Соломаха.

А Серега остановился и начал отдавать команды:

– Так. Ты, Шкарупа, с нами вовсе не идешь. Тебя вообще уже в штабе обыскались, наверное. Дуй туда, твоя задача – бдеть в оба. Если кому-то печать нужна будет, пресекай поиски любым способом. А мы тут без тебя управимся.

Шкарупа поплелся прочь без особой веры в их успех. Серега продолжал распоряжаться:

– Ты, Зернышко, проштрафился и на булочки тоже пролетел. Иди за Папкиным в столовую, следи за ним, действуй по ситуации и нам докладывай.

Когда приятели остались втроем, Серега спохватился:

– А деньги-то есть у кого?

– Есть, но они немножко и Зернышкины тоже, мы вместе одно дельце провернули, – сказал Соломаха.

– Пошли в чепок, там расскажешь, – прервал Серега. – Будем сидеть в засаде с комфортом, Папкин сам на нас скоро выскочит.

– Разумно! – сказал Дидим.

И Соломаха согласился: хорошо придумано. Потому что, если о любви Папкина к вокалу знали все-таки немногие, то его любовь к сладким булочкам из солдатской чайной известна была чуть не всякому, кто там хоть раз бывал.

Дело не в том, что был капитан какой-то особенный сладкоежка, – просто он копил на машину. Точнее, копил даже не он, а Галька-стерва. Сам Ваня не очень-то был и уверен, что машина им так уж необходима. От дома до части и назад, особенно выпивши, его вполне устраивал служебный автобус, а суровой степной зимой ездить эти жалкие километры на своей – и вовсе не резон, дольше будешь заводиться.

Если брать полигон в целом, то пространство, конечно, обширное. Только ехать в этой скудоумной местности было особо некуда. Болтаться же по ней без лишней надобности на гражданских «жигулях» не приветствовалось. Да и коварные норки сусликов – верная смерть отечественной подвеске.

Но на Ванины робкие вопросы Галька моментально ответила: «Молчи, дурак, раз ничего не понимаешь!»

А чего тут понимать-то… Ваня наперед знал, что, во-первых, она себе жизнь испортила, выйдя за него, во-вторых, сосед по дому Хитрый Глаз уже год как купил, а он всего лишь зампотех, а ты, хоть и дурак, но – замполит!

Ваня сдался, и они стали копить. От этого в доме стало немного голоднее. Не то чтобы уж совсем одни макароны без подливы, но капитан постепенно заметил, что домой в обед ездить стало не так и насущно. И почти перестал.

Вместо этого Папкин решил регулярно инспектировать качество солдатских обедов. Оно его неприятно поразило, но должность замполита обязывала.

Вот и сейчас, пройдясь между длинными столами, Папкин сделал несколько замечаний старослужащим в смысле культуры и этикета, вслух одобрил плакат «Хлеба к обеду в меру бери, хлеб – драгоценность, им не сори!» и заметил пустое место подле рядового Марасулова.

– Кушай, Марасулов, кушай! – ласково сказал Папкин и присел рядом.

Кушал Марасулов не очень красиво, смешав у себя в миске сразу жидкое первое без названия с ячневой кашей и сильно чавкая. На секунду у Вани в душе всколыхнулось что-то темное, но он опять вспомнил, что замполит, и усилием воли подавил позыв плеснуть Марасулову в миску еще и бледного киселя. Отвел взгляд в сторону и удивился:

– Марасулов!! Ты и это кушаешь?! – Папкин брезгливо качнул плоскую алюминиевую тарелку, на которой задрожали-затрепетали в ответ серые куски вареного сала. – Но как же?.. – И капитан неопределенно ткнул пальцем куда-то вверх.

Марасулов мельком глянул на потолок, потом – на капитана, так что тому вдруг вспомнились виденные еще в училище кинофильмы про борьбу с хитрыми баями и коварными басмачами.

– А куда он смотрель, когда меня сюда забирали? – коротко и по-восточному мудро ответил Марасулов и снова усиленно заработал ложкой.

Папкину ответить было нечем, да и не хотелось. Хотелось есть, честно говоря. Ваня брякнул в миску половник сухой желтой каши, пару шматов сала и стал ложкой растирать все до достижения ровной консистенции и приемлемых вкусовых ощущений.

Капитану помнилось с чувством легкого стыда, как однажды, день на третий своих инспекций, он устроил-таки в столовой полную эскападу, и что из всего в итоге вышло.

– Это – бигос??!! – орал Папкин, срываясь на фальцет, и тряс под носом столовского прапора миску с подгнившим листиком капустки в одиночном плавании.

– Бигос, – отвечал тот, воротя морду, как пугливая лошадь от незнакомой торбы, и стараясь не вдыхать.

– Это – не бигос! – еще больше распалялся Ваня. – Это… Это… И ты – не прапорщик, а вор и скотина!

Уже невменяемый в праведном гневе, Папкин велел подвернувшимся под руку солдатам забрать с кухни баки с бигосом, построил всех и повел под личным конвоем в политотдел, впереди пустив красного от злости прапорщика.