Приводя дела в порядок - [34]

– Товарищ капитан, это не про вас, это из анекдота, – начал спасать ситуацию Дидим, тоже косясь на Жукова.

– Какого анекдота? – подозрительно спросил Папкин.

– Да старый такой, наш, музыкальный. Там негр просился играть в джаз на саксофоне, а ему говорят: «Не возьмем, ты облажаешься…»

Соломаха под рассказ Дидима втихую убрался со сцены – и от греха подальше, да и узнать, наконец, чего хочет Жуков.

– Скажи Дидиму – пусть Ваня споет, – захотел тот.

– Тебе-то зачем? – удивился Соломаха.

– Он же не будет петь в шинели! – логично заключил Серега и в два счета разъяснил понятливому Соломахе ситуацию, пока капитан внимательно слушал длинный и бородатый (да и, по совести говоря, несмешной) анекдот.

– …И в первый же вечер негр облажался! – закончил Дидим, и повисло тяжелое молчание.

– Я не буду играть на саксофоне, – холодно сказал Папкин. – Я петь буду. Хорошую песню, правильную, а не салаку вашу дурацкую.

Соломаха в это время на сцене быстро шептал Дидиму, а тот, слушая, хмуро поглядывал в зал на Шкарупу с Жуковым.

– А про что песня? – мрачно спросил, уступая, Дидим.

– Про весну, – отрезал капитан.

– «Весна сорок пятого года» Пахмутовой? – подхалимски догадался, заглаживая свой ляп, умный Соломаха и засуетился вокруг Папкина: – Очень хорошая песня, товарищ капитан. Давайте вашу шинельку, я за сценой повешу.

Капитан презрительно покосился на него и хмыкнул, но начал выпрастываться из рукавов, помогая Соломахе.

– Нет. Другая, но тоже хорошая, – снизошел он: – Давай, Дидим, подыграй, – и запел, не дожидаясь, a capella:

У солдата выходной!

Пуговицы в ряд!

Ярче солнечного дня!!

Золотом горят!!!

Пел Папкин звонко и, на удивление, не очень и перевирая мотив, хоть и чересчур мажорно. «Ну это поправимо», – подумал Дидим, но вслух спросил:

– А где там про весну?

– Сразу дальше, – сказал капитан: – «Часовые на посту, // в городе весна, // проводи нас до ворот, // товарищ старшина!»

Дидиму крыть было нечем. Он взял первые аккорды и махнул рукой остальным.

Все вместе они быстро отстали от капитана, пришлось догонять. Но тут уже отстал Папкин.

– Стоп! Давайте сначала, – скомандовал Дидим.

На второй раз дело пошло уже дружнее. Папкин заметно старался, весь вытянувшись в струнку, от чего стал немножко похож на покинутого своей стаей журавлика, хоть песня и была веселая. А лучше всего у капитана получался ее синхронный сурдоперевод.

То есть, когда он пел про пуговицы в ряд, то очень красиво показывал рукой сверху вниз вдоль пуговиц на кителе. А когда про старшину-провожатого, то величаво помавал ладонью в предполагаемом направлении КПП. Ну и так далее. Он даже маршировал на месте, когда пел «идет солдат по городу, по незнакомой улице…», и при этом очень натурально озирался по сторонам.

Заслушались и загляделись в итоге все. Даже Шкарупа увлекся, позабыв о беде, и встрепенулся, только когда рядом объявился Соломаха.

– Держи! – вручил тот ему ключи. – Чеши скорее в штаб, пока мы тут Ваню развлекаем.

Шкарупа дернулся бежать, но тут же затормозил:

– А печать-то? Где Зернище шляется??

– Вон он – за занавеской, пирожок ест. С повидлом, – уточнил Соломаха.

Вася, действительно, спокойно обретался в кулисах, жевал и тоже любовался Папкиным. Заметив внимание к себе, он отправил в рот последний кусочек и сделал в зал успокаивающий жест ладошками – мол, все в норме.

– Сюда ходи, Зернище! – громко зашипел Шкарупа.

Вася неспешно спустился, вытирая о гимнастерку руки.

– Чего ты орешь? Я за тебя уже все сделал, расслабься и скажи спасибо.

– Что ты сделал за него? – страшным голосом спросил Серега, догадываясь.

– Все! – доложил гордый собой Вася. – Так удачно получилось – я иду назад, а она там висит, я взял да и сунул печать в карман… Э, вы чего? – забеспокоился он, глядя то на побледневшего Шкарупу, то на сраженного припадком беззвучного смеха Соломаху. – Ты же сам говорил, – повернулся он к Сереге, – что надо с Вани шинель снять и втихаря печать вернуть…

Соломаху тут вовсе скрутило в три погибели. А поскольку песня как раз кончилась, то всем пришлось громко аплодировать, чтобы его хрюканье не было услышано капитаном и неправильно понято.

– В принципе, нормально, – подытожил Дидим. – Еще часок-другой порепетировать…

– Некогда, Дидим, – притворно загоревал Папкин. – И хотелось бы, но надо столовую проверять. Соломаха, неси шинель.

Дидим аж взвыл:

– Нельзя без репетиций, товарищ капитан! – и бухнул, не удержался: – Точно ведь – облажаетесь!

Но Папкин, чувствовалось, все еще пребывал в мире волшебных звуков, поэтому ефрейторское хамство пропустил на сей раз мимо ушей, только улыбнулся мечтательно:

– Сегодня, Дидим, сам генерал с супругой будут. Так что успокойся – спою как надо!

И Дидим понял, что настаивать бесполезно, – капитан уже грезит о своем звездном часе, может, даже в смысле большой майорской звезды на погоны.

Соломаха не стал, вопреки ожиданиям Папкина, помогать тому облачиться – просто сунул шинель и поспешил к друзьям.

– Дохлый номер, – огорченно развел он руками. – Зернышко, ты в какой карман печать сунул?

– В левый, кажется, – ответил несчастный Вася.

– Угу, точно – в левый, – утвердился в подозрении Соломаха. – Там внутри дырища – во! Печать, значит, за подкладку завалилась, сразу и не достать.