Приводя дела в порядок - [32]

Так что, закрыв сейф и оставив связку ключей на столе («Бо тяжелая шибко!»), Шкарупа вместе с похищенной печатью провел ночь в хлопотах и коротких перебежках по расположению части.

– …Потом еще со старшиной второй роты почифирили в каптерке, ему тоже на бумажки надо было печать справить… – продолжал рассказчик, но все унылее, потому что история приближалась к утру, а утро вышло ему боком. – Я и опоздал-то совсем трошки! – со слезой вскричал Шкарупа. – Кто ж знал, что он, холера, не с автобусом приедет – его Хитрый Глаз на своей подвез. Только я в штаб – и Ваня уже тут. Я ему рапорт, как положено, а он даже не дослухал, сразу шасть к себе, ключи со стола сгреб в карман, тут я и понял, что мне крышка…

– Ты погоди вешаться, – посочувствовал Серега. – Может, еще обойдется.

– Ни. Само не обойдется. Вот я к тебе и прибежал! – с надеждой воскликнул Шкарупа.

– А я-то что сделать могу? – изумился Жуков в который раз за это утро.

– Ну, Серега, ты придумай, – заныл Шкарупа и впал в грубую лесть: – Ты же у нас умный. И меня уже выручал разок, так здорово тогда все придумал…

Что верно, то верно. Пару месяцев назад без Серегиной помощи огреб бы Шкарупа неприятностей, как бы не вплоть до суда и дисбата. Очень бледный вид имел старшина, когда каялся и признавался, зазвав Жукова к себе на склад выпить-поговорить.

В части уже который год катастрофически не хватало прапорщиков, поэтому на всякие для них предназначенные нестроевые должности – от начальников не самых стратегических складов до комсомольских секретарей – командир, скрепя сердце, вынужден был назначать срочников. Хозяйственный сельский житель Шкарупа показался идеальной кандидатурой для присмотра за закромами с немудреной амуницией и кое-каким провиантом. Домовитый, как хомяк, он действительно сразу прекрасно освоился на складе, каждую накладную проверял въедливо и на просвет, невзирая ни на чьи погоны. И на свои быстро получил максимально возможную для карьеры срочника широкую продольную лычку – за неусыпное, как всем казалось, радение об армейском добре.

При такой его репутации Серега сначала никак не мог взять в толк, почему Шкарупа аж трясется в ожидании обыденной ревизии. Рутинное дело, всего три проверяющих – зампотех Хитрый Глаз, вольнонаемная Лида из бухгалтерии да сержант Жуков. То ли включенный в комиссию кем-то с чувством юмора, кто знал о своеобразных взглядах капитана на уроженцев столицы, то ли сам Хитрый Глаз вписал, предвкушая, как погоняет сержанта-«деда» вверх-вниз по высоченным складским стеллажам.

– Тут такое дело… – Пряча глаза, Шкарупа разливал по алюминиевым кружкам кислое и едкое «Лучистое» из здоровенной бутылки мутного стекла. – Короче, не хватает тут у меня кое-чего…

– И много? – осторожно уточнил Серега.

Шкарупа выпил одним махом, вздохнул, достал листочек в клеточку и начал колоться по пунктам, от каждого из которых Серегу брала оторопь.

– Шкарупа, я понимаю – тушенка. Это предмет такой, что удержаться трудно, вот он есть, а вот – уже нет… Но, к примеру, носки офицерские, хабэ, зеленые, да в таком количестве!

– Ну… носки… – бурчал Шкарупа. – Подумаешь, носки. Ты вот не знаешь, а их на гражданке нынче не купить. Разве что у вас, в Москве. Мать написала, я домой послал. И парни просили тоже…

– А планшеты командирские, кожаные, три штуки?

– А братану младшему, в школу ходить! У них там, веришь-нет, мода сейчас пошла такая…

– Но три-то ему зачем?

– Ну… – опять тянул волынку злостный расхититель.

– Ладно! – осенило Серегу. – Ты вот что сделай. Ты все такое, в чем у тебя нехватка, перетащи на самые верхние полки. А мне на бумажке напиши, сколько его должно быть. Наверх, кроме меня, никто не полезет.

– Выручишь – век не забуду! – на глазах расцвел Шкарупа и многозначительно пощелкал пальцем по опустевшей бутылке.

Назавтра все прошло гладко. Лежа пузом на пыльных полках под потолком, Жуков озирал их пустынные просторы и вслух громко считал:

– Так, носки офицерские зеленые – пять… девять… семнадцать… двадцать восемь упаковок. Кальсоны зимние шерстяные – шесть… восемь… одиннадцать…

Вольнонаемная толстая Лида внизу мусолила затрепанные ведомости, ставила галочки в тетрадке и кивала капитану:

– Сходится… Сходится…

Хитрый Глаз кивал в ответ и, задрав голову, с прищуром следил, как в тусклом свете лампочки елозят в вышине по стеллажам сержантские сапоги. А к Шкарупе с каждой новой галочкой возвращались бравая осанка и уверенность в завтрашнем дне. «Скоро уж на дембель, – думал он. – Сдам по описи, а там нехай дивятся…»

Через пару дней Шкарупа вновь затащил Жукова на склад, прямо с плаца после вечернего развода. Вытащив из тайничка тугую резиновую грелку, гордо встряхнул ее:

– Во! Горилку из дома прислали – ты такой, поди, не пробовал никогда.

Щедро набулькав в кружку, ткнул ее Сереге в руку:

– На, пей!

– Ты чего? – опешил тот. – Я же только что в наряд заступил, дежурным по роте.

– Пей, пей скорей! Шкарупа добро помнит!

Под таким напором Серега почти машинально выпил. Самогонка крепко шибала резиной, а Шкарупа, приплясывая от холода в выстуженном складе, уже наливал снова и опять торопил: