Прививка совести - [33]

Тут Маша открывает рот и по-простому спрашивает — «Вы что, его отпустите? Он мою маму бил… что бы она договор дарения на дом подписала». Облом-с! Эдик понимает, что с феодальным гуманизмом хватил через край… Но, не моргнув глазом, интересуется, есть ли у опера благородные предки? Мне, значит, мячик доставать обратно… Дядя Федя что-то несёт про князей Голицыных. Видно, первое на ум пришло. Но слово сказано! Эдик провозглашает, что проливать без нужды благородную кровь ему претит. В силу обстановки, он отдаёт нечистивца в руки Божьего суда. Пусть де тот торжественно поклянётся, не вставать с этой самой табуретки, пока мы безопасно не удалимся. Тогда — его сразу развяжут и пальцем не тронут. Три раза ага…

Эдик продолжает — «Человек слаб, подвержен соблазнам. Для укрепления духа, он жертвует Феде самое дорогое, что у него осталось — пакет самоликвидатора. На добрую память. Ради дела, согласен, даже в муках помереть. Время-то идёт!». А нам ещё топь обратно форсировать… В темпе мажем пакет клеем и кладём на табуретку (хорошая, массивная), вставляем в гнездо запал… Опера сажаем сверху… Шнурок от чеки — к его ноге. Если встанет-вскочит — через пять секунд взрыв. Ноги у него развязаны, а руки нет. Двери — открыты настежь. Что бы видел, как уходим… и его видели. Любой человек может его освободить… Надо дождаться, когда мы уйдём. Всё честно! Сиди на жопе ровно, смирно жди спасения и ничего тебе не будет… Если не врать… Не пытаться, раньше срока, до машины добежать, до телефона, до сейфа с оружием. Но, только за околицей в лес свернули — сзади дикий вопль. И взрыв. Кинулся, значит, участковый из избы. Хотел, за пять секунд, из дверей выбежать и под стену упасть, а табуретка — пусть взрывается. Даже успел. И выскочил, и упал, только тогда понял, что взрывпакет на табуретку положили клеем вверх. Он его с собой, на штанах-то и уволок… Ничего не скажу, вопил зычно, как голодный упырь в полнолуние! Секунды три… Ну и кто ему виноват? «Джентльмен джентльмену должен верить на слово!» Маша интересуется — «Что это было? Салют?» Объясняем — божий суд состоялся. Господь прибрал грешника к себе. Детёныш догадливый — оглядывается, уточняет — «Что, мент Федя в космос полетел?». Сразу видно — из XXI века! Э-э-э… да! В некотором роде, но по частям. Даже на низкую орбиту не вышел — разрушился в плотных слоях атмосферы. Туда ему и дорога.

Ровная чёрная гладь кляксы дёргается рябью. На пандус выходит низенькая, на фоне транспортного окна, очень обыкновенного вида тётка, видимо врач, в снежно белом халате со стетоскопом. Провозглашает, простуженным голосом:

— Мальчики и девочки, ваша очередь, собирайте зачётки! Предварительно, поиск у всех засчитан… Оглашение оценок — после сдачи. Всем писать подробный отчёт по форме два… Пятая группа! — это она уже в сторону сказителя, — Вы куда шпагу Эдуарда Эдинбургского заиграли? Он без неё не даётся наркоз делать. Кричит, обязан умереть, сжимая в руке боевое оружие. Товарищи ребята, уважьте их высокопревосходительство! Мы с него потом, на деканате, стружку снимем. Начинается беготня…

Рядом сопенье…

— Вы местный? Можно, я пока с вами посижу?

Так вот ты какая, наследная баронесса Хантли-Векшина… Худенькая, носик пипкой, вся в конопушках… В одной руке прямоугольный несуразный чемоданчик со скользящими защёлками, как у земских врачей 20-30-х годов. С её жалким барахлишком, в дорогу. Другой рукой прижимает к груди лохматого, как мочалка, чёрного кота… Фамильное имущество и личный скот.

— Спасибо! — шмыгает носом, — Они мне сказали, что папа очень попросил меня найти и забрать к себе. Как угодно и любой ценой. Что у папы был друг, английский герцог… и он ему обещал… А что папа умер семьдесят лет назад — не сказали… — всхлипывает… — Мама его до самого конца ждала. Она чувствовала! За день до смерти — достала все папины рубашки и выгладила… Будто с ним в театр собралась. Я их с собой взяла. Мы, когда в Петербурге жили, часто в театр ходили. Пока папу из института не уволили. Потом мама заболела. А папа сказал, что ему предложили очень хорошую работу, но это секрет… и он скоро заработает много-много денег. Их на всё хватит. И маме — на операцию и мне — на что захочу. Да хоть на собственный дом… Что б, как сказочный рыцарский замок, с зубчатой стеной и башней. Мы в деревне у тётки, последние два года жили. Квартиру продали. За жильё платить стало нечем. Мама всё время болела… А потом этот…

— Я так молилась, но мама умерла… И стало совсем плохо. А утром, баба Нюра прибежала. Кричит, что за мной ожившие солдаты с войны пришли. А я, сперва решила, что их послал Бог… Особенно, когда принц поклонился, представился и доложил, что папа их в экспедицию отправил. Я ему сразу поверила… У папы любимое слово — «экспедиция». Теперь, даже не знаю, что думать. Папы два года нет, — спохватывается… — так это у нас, а они всё равно… через триста лет…

М-м-м-да… Тут и правда, есть, о чём подумать. Долг, честь, верность когда-то данному слову, добавить ещё такое смешное понятие, как совесть… Пустые, затрёпанные в третьем тысячелетии слова. Через столетия и поколения, погнали этих парней из позднего средневековья, пешком, по до сих пор не разминированным болотам русской средней полосы, в зыбкую реальность чужого мира… Искать жену и маленькую дочку давно умершего человека. Наследный герцог, в советской военной форме, с коммунизмом в башке и со шпагой в руке… Сюрреализм! Надо отдать должное — почти успели!