Привет с того света - [40]

- "Итак, какое преимущество быть Иудеем, или какая польза от обрезания? Великое преимущество во всех отношениях, а наипаче в том, что им вверено слово Божие", - процитировал наизусть Понтий Пилат, демонстрируя великолепную память.

- Так, все-таки, он говорит о преимуществе иудеев? - недовольно отозвался Октавиан.

- Я то же обратил на эту фразу внимание, - сказал Сабин, - Но Николай сумел переубедить меня и доказать, что она не может принести вреда. Вот что он пишет дальше: "Итак, что же? Имеем ли мы преимущество? Нисколько. Ибо мы уже доказали, что как Иудеи, так и Еллины, все под грехом. Правда Божия чрез веру в Иисуса Христа во всех и на всех верующих: ибо нет различия. Где же то, чем бы хвалиться? Уничтожено. Каким законом? Законом дел? Нет, но законом веры. Неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не и язычников? Конечно, и язычников. Потому что один Бог, который оправдает обрезанных по вере и необрезанных чрез веру".

Октавиан встал и в задумчивости начал ходить, обдумывая услышанное.

- Не слишком ли велика власть этого Бога? Не покушается ли она на власть императора? - высказал он, наконец, то, что его мучало более всего.

Сабин опять взялся за свитки и, найдя нужный, продолжил чтение: "Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести".

"Бог будет испонять волю императора, а императору останется лишь делать вид, что он исполняет волю Бога!" - вспомнил Октавиан слова Николая и настроение его улучшилось.

- Государь! - заговорил Руф, - Николай, несомненно, желает добра своему народу, хоть за многие годы и превратился в настоящего римлянина. Но заглушить голос крови ничто не способно! Волчья стая всегда примет отбившегося волчонка... Достоинства Николая, его восхитительный ум общеизвестны! Его стремление обезопасить свой народ совпадает со стремлением создать Великую Империю! Делая добро своему народу, он делает добро Риму. Благодаря, именно, своему уму, Николай прекрасно понимает, что без поддержки Рима его народ обречен и ему не справиться с многочисленными врагами. Он прав, когда говорит, что единственным препятствием для объединения служат религиозные различия и делает все, чтоб устранить их. Во имя Рима и во имя Иудеи! Я верю ему!

Квинт Фабий Максим и Гней Кальпурний Пизон покаялись. Они явились к императору вдвоем, после того, как Октавиан получил от них секретное послание с просьбой принять их и, тут же, дал согласие. Он предчувствовал, что встреча окажется важной и прояснит положение дел в Риме. От Кальпурия, по-прежнему, поступали сведения о заговорщиках, которые, несмотря на отсутствие Тиберия, продолжали устраивать свои сходки, и Октавиан уже давно подумывал о том, что необходимо предпринять какие-то меры. Но, видно, годы отнимали решительность. Он никак не мог справиться со своими колебаниями.

Однако, то, что он узнал от недавних врагов, повергло его в оцепенение. Юлия стала любовницей Семпрония Гракха и выдала ему тайну, которую он ей доверил, взяв клятву молчать. Заговорщикам все известно и это дает им власть над ним, императором. Юл Антоний уже готовит речь для выступления в Сенате!

- Что же, вынудило Вас прийти ко мне? - задал вопрос император с искренним недоумением.

- Рим ждут трудные времена, если не будет идеи, которая сможет сплотить Империю! Мы оценили твой план и готовы идти вместе с тобой!

Всю ночь люди Кальпурия не спали, а утром Октавиан, как обычно, выслушивал доклад.

- Семпроний Гракх и Юл Антоний - мертвы! Оба оказали сопротивление. Остальные закованы в цепи и молят о пощаде!

- Где Юлия?

- Здесь, государь! Приказать ввести?

- Нет! Отправь ее в Путеолы, обеспечь надежную охрану и, пусть, она там дожидается решения своей участи!

Вот и пригодился закон о браке и прелюбодеянии. Октавиан выступил в Сенате, как защитник закона, для которого нет ничего священнее, чем его неукоснительное соблюдение. Перед законом все равны! На глазах всего Рима император приносил в жертву собственную дочь! У него не хватило духу требовать ее смерти... Он потребовал изгнания... Навечно!

Юлию отправили на остров Пандатерия. Октавиан не ощущал в себе достаточно сил для того, чтоб выдержать сцену прощания и ничем не проявить слабость. Он отклонил просьбу Юлии о свидании.

Тайна осталась не раскрытой.

Тиберий сдался! Восемь лет он на что-то надеялся и не подавал ни звука. Теперь же, когда в Риме не оставалось никого из его единомышленников, он утратил всякие надежды на перемену в своей судьбе. Приходилось, либо, смириться и просить о помиловании; либо, поставить крест на своем будущем.

Тиберию исполнилось сорок шесть лет. Рослый светловолосый красавец, сильный и ловкий, он, вдруг, начал ощущать приступы опасного отчаянья. Смерть бродила по острову и пряталась за каждым кустом. Тиберий, иногда, резко оглядывался, словно, желая застать ее врасплох, пугая охранников.

От матери шли письма. В них гордость и строптивость перемежались со страхом и тоской. Постепенно, они наполнились одной материнской грустью. "Надо смириться! Октавиан полон сил и его правление продлиться долго, писала она, - А ты, бесследно, пропадешь на этом ужасном острове!"