Привала не будет - [43]
Досказав эту героическую историю, Анатолий Тарасов пристально посмотрел на гравюру. На металле высечен папаша Черви. Старый, с мужественными чертами лица, ветеран борьбы за свободу стоял на фоне пламени. Правая рука его призывно вскинута. На груди — семь партизанских медалей. Ими награждались партизаны бригады имени Гарибальди. Их должны были носить и сыновья папаши Черви…
НЕУЛОВИМЫЙ ПАРТИЗАН
Я задумался. В далеких странах юга, куда занесла нас война, я видел разные горы. Они были то скалисто-угрюмые, все в расщелинах, будто какая-то неведомая сила сделала на них засечки топором, то покрытые шапками сосен и елей, то зеленеющие альпийскими лугами, то немножко влажные, обвеваемые теплым соленым ветром, что говорило о близости моря… Всякие горы встречались. Но чтобы плачущие? Нет, никогда не видел.
— А вы поглядите, друже, вон туда… Видите? — нетерпеливо теребил меня за рукав собеседник из Словении, смуглолицый Мирно. Он снимает пилотку с большой звездой, вырезанной из красного материала, и долго угрюмо молчит. Я невольно делаю то же самое и сосредоточенно смотрю на высокую, отвесную скалу. И вдруг замечаю, что гора эта совсем необычная: темно-кремнистая, вся мокрая и струится, будто роняет слезы.
— Гора плачет по вашему юнаку, — задумчиво говорит Мирно.
— Но как мог попасть сюда наш солдат? — с удивлением переспрашиваю я, зная, что советским частям не приходилось действовать на территории Словении.
— О, я знаю советских юнаков! — повторяет партизан Мирко. — Долгое время, почти всю войну, я был в Словении. Тут воевал советский батальон. Да, да, ваши товарищи. Они бежали из немецкого плена, из трудовых лагерей. Бежали к нам, к партизанам.
Мы останавливаем машину у подножия горы. Садимся на обочину шоссейной дороги, которая прорублена в скалах и как бы опоясывает гору, спускающуюся далеко вниз, в зеленую долину. Мирко начинает вспоминать, и я узнаю историю жизни и борьбы Мехти Гусейна-заде…
— Видя ваших солдат вдали от родины, — рассказывал Мирко, — я пришел к мысли, что каждый из них как бы представляет всю Советскую Армию. Мне приходилось видеть повадки солдат и немецкой, и итальянской, и других армий. Их солдаты в одиночку, вне части, переставали быть воинами. Мародерами и разбойниками оставались, а воинами — нет. Ваши — не такие. Советский боец, оказавшись один, превращается как бы в самостоятельную армию. Он сам себе и командир, и комиссар, и солдат. Таким был и Мехти…
Но я не сказал, как он попал в партизаны. Это важно знать, да-да! — спохватился Мирко и после короткой паузы продолжал: — Стояла зима тысяча девятьсот сорок третьего года. К партизанам приморской Словении пробрался перебежчик. В немецкой форме. Глаза, волосы — темные. Чернявый. Не похож на немца. Он скинул с себя немецкую куртку и швырнул ее под ноги: «Хватит! Мехти больше не хочет носить эту форму!» Спросили, кто он. Перебежчик сказал всю правду. Мехти Гусейн-заде — азербайджанец, советский лейтенант. Мы как услышали слово «советский», так все поднялись. «Из России?» — «Так точно!» — отвечает он по-военному. Мы обступили его тесным кольцом, посыпался вопрос за вопросом Он едва успевает отвечать и глазами сверкает быстрые они, жгучие, как огоньки… Так вот, попал он в плен на Дону. Бой был тяжелый. Степь полыхала огнем, дрожала от взрывов. Мехти ранило. Фашисты подобрали его — и в лагерь. Потом направили в часть, они создавали такие легионы из пленных, хотели заставить воевать за них. Мехти как будто повиновался врагам, а мысленно твердил: «Убегу!» Из лагеря его завезли в Северную Италию, потом в Словению. Зачем? Усмирять партизан. Но мог ли советский человек поднять оружие на своих братьев? Мехти сбежал к партизанам.
У Мехти был свой военный опыт. Он был искусный минер, мог взрывать мосты, закладывать мины на дорогах и даже сам мастерил мины. Его профессия очень пригодилась в югославской бригаде.
Чаще всего он любил один ходить на задание. Однажды вызывают его в штаб. Командир партизанской бригады показал ему на карте участок неподалеку от Гориции. Там — вражеский аэродром. С него фашисты взлетали бомбить партизанские базы и села. Всем жителям надоели самолеты. «Верно, надоели», — спокойно подтверждал Мехти. «Мы несем от них немалые потери», — продолжал командир бригады. «Придется заняться ими», — ответил Мехти, и тут же ему пришла неожиданно дерзкая мысль: пробраться на аэродром и уничтожить хотя бы несколько самолетов.
Его никто к этому не принуждал. Мехти по собственной воле отважился один отправиться на задание. А задание исключительно тяжелое. Ведь аэродром усиленно охраняется. Это было известно партизанам, известно и Мехти. Он понимал опасность: там, пожалуй, можно и голову сложить. Однако Мехти был по-прежнему спокоен, даже улыбался. «Сделаю, раз надо», — вот были его слова.
Дня через два Мехти исчез из партизанского лагеря. Как всегда, товарищи беспокоились, ждали его. «Когда же вернется?» — мысленно спрашивал себя каждый… Под вечер услышали два отдаленных взрыва. Эхо долго перекатывалось в горах, будто сами скалы рушились.
