Привал на Эльбе - [55]

Перебегая от дома к дому, присоединились к подразделению Михаила гранатометчики из уральской дивизии.

— Прибыли в ваше распоряжение, — сказал старшина-уралец.

Молодой Елизаров словно вырос на целую голову, а Кондрат Карпович вдруг оробел. Сумеет ли его Мишутка командовать сразу двумя взводами? Но сыну сомнений не высказал, наоборот, подбодрил как мог:

— Не посрами, Мишутка. Командуй.

Враг остервенел. Он чувствовал, но не хотел верить, что русские победят. Битва продолжалась. Гитлер, уверенный в силе крепости, запретил уходить из Ростова немцам, и военным и штатским. Поэтому за сохранение «ключа к Кавказу» сражались не только кадровые полки, но и отряды полевой жандармерии, гестапо, представители грабительского концерна Геринга, разные служители нового порядка и даже фрау, нахлынувшие сюда за пожитками. У них в одном кармане были помада и пудреница, в другом — пистолет. Ночью они валялись с офицерами, днем — обирали гардеробы, туго набивая чемоданы.

К вечеру подразделение Михаила Елизарова, ожесточенно сражаясь, добралось до Почтового переулка, где стоял небольшой двухэтажный дом, в котором осталась мать Михаила.

Стоят на углу Елизаровы — отец и сын, видят знакомую акацию под окнами родной квартиры.

— Заскочить бы, Мишутка, — скрывая волнение, проговорил Кондарт Карпович.

— Сбегайте, обрадуйте маманю, и назад.

Елизаров-старший, обычно спокойный, неспешный, в эту минуту разволновался, и его охватила детская торопливость. Он побежал как на пожар. Расстояние небольшое — один квартал, а ему казалось, что оно растянулось на версту. Вот он перед дверью, рывком открыл ее, крикнул:

— Настя!

Ответа не услышал. В квартире все перевернуто вверх дном. Где же дорогая казачка? Жива или нет? Кондрат Карпович обошел перевернутый стол, стулья, осмотрел разорванные, с отпечатками сапог бумаги. Все понял.

Михаила он нашел уже на речке Темерничке. Шел бой за вокзал. Немцы отчаянно защищались. Укрывшись в зданиях, стреляли из окон, с крыш. На привокзальной площади, на перроне, на платформах вздымались жерла орудий, хоботы танков. За вокзал уже несколько дней бились бесстрашные освободители-пехотинцы.

Казаки вместе с народными ополченцами по речке Темерничке пробрались к товарным складам, открыли огонь. Немцы ответили ливнем пуль и мин.

— Что делать дальше? — спросил Михаил командира эскадрона.

— Выполнять приказ, чего бы это ни стоило, — спокойно сказал Пермяков.

Солнце опускалось за дымящийся город. С Дона подул холодный ветер. Сумерки сгущались. Раздалось громкое «ура». Казаки ринулись по перрону к вокзалу. Первым» вбежали в зал ожидания Михаил, Элвадзе и Тахав, бросили гранаты в гитлеровских пулеметчиков. Затрещали русские пулеметы-пистолеты. Первым этаж был захвачен, но во втором оставались вражеские солдаты. Немцы начали бить с площади в окна первого этажа. Из помещения камеры хранения выбегали фашистские солдаты, стреляя из автоматов. Звенели стекла, рушилась штукатурка. Немцы пытались оцепить вокзал. Кольцо сжималось. Штыками и прикладами опрокидывая немецких солдат, ворвавшихся в помещение, бойцы выскочили наружу, на перрон и опять укрылись в товарных складах. Незаметно подступили сумерки.

Ночью не смолкал грохот боя. Вспыхивали изжелта-красные языки у пулеметов, вылетали клочкастые огоньки из автоматов и винтовок, взлетали брызги разорвавшихся мин. С запада в восточную часть и в центр Ростова с воем летели снаряды. С глухим грохотом падали на землю кирпичи, стекла, двери.

По набережной Темернички прискакал связной. Передал приказ: кавалеристы, к коноводам!

— Останься, отец! Маманю поищи…

Обнял Михаил отца, крепко поцеловал его и побежал. Кондрат Карпович смахнул слезу шершавой ладонью. Это был первый случай, когда старый казак заплакал. Не мог сдержаться: двух сыновей унесла война, третий — пошел навстречу смерти… Елизаров-старший, с тоской смотревший вслед сыну, вдруг тихо, но твердо сказал:

— В добрый час. Да сохрани тебя Родина!

Эскадрон Пермякова, воевавший три дня бок о бок с пехотинцами, примчался в свой корпус, стоявший на исходных позициях. Казаки ждали. Вот-вот раздастся команда: «По коням!» Тревожное ожидание длилось недолго. Два этих слова, наконец, были произнесены. Стояла вьюжная февральская ночь.

Михаил вскочил на своего Бараша, натянул поводья. «Куда теперь?» — многозначительно спрашивал он самого себя.

Пермяков примчался от командира полка.

— Дрогнул Гитлер, — сказал он взводным, — бегут немцы. Наша дивизия должна перехватить врата в Безымянной балке.

Пермяков, Елизаров, Элвадзе, Тахав мчались впереди. Лавина конников катилась сзади. В степи шумела метель, февральский ветер жег закопченные пороховым дымом лица казаков. Но каждого грела мысль, что час победы на этом участке фронта пришел.

Рассветало. Метель утихла. В донской степи было бело и пусто. Только на невысоком кургане недвижно темной точкой замер коршун. Заметив мчавшихся казаков, он попытался взлететь, но не мог — кто-то перебил ему крыло.

— Что за пустота в степи? — спросил Михаил Пермякова. — Где немцы?

— Они изволят катить по шоссе, километрах в десяти от нас.

— Впереди нас или сзади?