«Притащенная» наука - [102]
Само же самодержавие он ругал так, как только позволяла нормативная лексика. На троне, если следовать Покровскому, процесс передачи власти был циклическим: бездаря сменял недоумок. Одним словом, если верить Покровскому, то самодержавие непрерывно смердило: на троне – дебил, дипломаты все, как на подбор, бездарны. И это, заметим, не в дремучие века, а в конце XVIII – начале XIX века.
Такое, с позволения сказать, «разрушение социального обмана» составляло, по мнению А.А. Чернобаева, «одну из сильных сторон творчества Покровского». Подобное развенчание деятельности российских монархов способствовало якобы «укреплению демократических традиций в обществе» [579]. Что тут скажешь? Лучше промолчать.
Метод, с помощью которого Покровский творил свою историю государства российского, еще проще: он не утруждал себя сидением в архивах, чтением древних рукописей. Он просматривал уже опубликованные работы и, пользуясь весьма распространенным среди советских ученых методом, просто переодевал старые истины в новые слова. Так, правящий класс у Покровского – это «феодалы», а торговый и промышленный – «буржуазия». Смотришь и дивишься: вроде бы все знакомо, а в плагиате не обвинишь: истины-то переодеты.
И еще: Покровский взял на вооружение заведомо антинаучный метод: сначала строится схема, а факты к ней цепляются только те, которые ее подтверждают. Остальных как бы и нет. Эту особенность творчества своего учителя подметили его ученики И.И. Минц, М.Н. Тихомиров, Н.М. Дружинин и др., когда стало делом собственной безопасности всячески поносить Покровского. Впрочем, в данном случае на академика-марксиста напраслины не возвели. Именно так он и работал.
Покровский вначале искренне считал, что марксистам нечего стыдиться вывода о влиянии классовых интересов на историческую литературу. «Одно дело фальсифицировать историю в угоду интересам известного класса, – писал Покровский, – другое дело изображать ее с точки зрения этого класса» [580]. Каков диалектик!
Таким методом научного творчества ясной и недвусмысленной собственной линии не проложишь. Покровский вечно путался сам и путал других: то у него крестьяне в революции «под ногами болтались», то проявляли не меньшее «самоотвержение», чем пролетариат. Это, как считает профессор А.А. Чернобаев [581], не логичное развитие взглядов ученого на исторический процесс, а труднопреодолимое противоречие между классическим университетским образованием, которое получил Покровский, и желанием использовать его на потребу не фактам, а политике и идеологии. Отсюда же и желание втиснуть в рамки классической историографии надуманные утопические доктрины марксизма.
Думаю, что ответ еще более прост: как только Покровский стал официальным главой школы советских историков, он забыл и у кого учился в Московском университете, и чему его учил В.О. Ключевский. Теперь он был не ученым-историком, а марксистом-потрошителем, а потому делал все от него зависящее, чтобы трактовка исторического процесса полностью соответствовала политическому моменту. А моменты переменчивы. Тут уж ничего не поделаешь.
Коли и эти методы не помогали, в ход шла самая обычная ложь, которую в интеллигентских кругах именуют менее обидно, зато наукообразно: выдавание желаемого за действительное. Всюдная ложь – основное оружие убеждения для любого марксиста. Покровский же – не любой. Он – один из первых.
… В июне 1928 г. в Берлине, открывая неделю советской исторической науки, Покровский бесстыдно заявил, что мы (советская делегация) опровергнем гнусную буржуазную пропаганду, будто бы «у нас могут заниматься историей только марксисты… Мы никого не принуждаем иметь такую точку зрения… Мы видим… полную возможность научного сотрудничества для всех историков, которые стоят на почве фактов» [582].
…С 14 по 18 августа 1928 г. в Осло прошел Международный исторический конгресс. Русский академик-эмигрант (теперь он представлял США) М.И. Ростовцев обвинил в интервью норвежской газете Покровского, что тот вставляет кляп русским историкам. Этот эмигрант был мелок для нашего героя, он даже отвечать не стал. Вернувшись же в СССР, картинно заявил: нас увидели, но нельзя сказать, что нас услышали. А ежели менее витиевато, то понимать надо так: нам никто не поверил.
Не поверили ему и в Москве. Работу советской делегации в Осло осудили и потребовали «пронзить марксизмом» все исторические эпохи – до рабовладельческого строя. Старых же буржуазных профессоров лучше вообще изолировать от общества.
Позиции Покровского явно стали слабеть. Его огорчало, что именно с этим он подошел к своему 60-летнему юбилею. И понял этот марксист, что надо ему еще чаще вилять своим марксистским хвостиком перед хозяевами, что надобно открыть шквальный огонь по любому «уклону». 7 ноября 1928 г. Покровский печатает в «Правде» программную статью «О гениальном тезисе товарища Сталина об обострении классовой борьбы». Он уже давно плюнул на историю. Теперь он – жалкий, поджавший хвост большевистский чиновник от науки. Не более. Но и… не менее.
