Присвоенная - [31]

— Я знаю, ты что-то задумала, Диана, и хочу еще раз предупредить — ты не убежишь от нас, и ты никогда не сможешь убежать от меня. Я буду рядом. У тебя один час. Если ты выйдешь за пределы своего дома, это будет считаться попыткой к бегству, и тебе не поздоровиться. Поняла?

— Это не мой дом, — ответила я, уверенная, как никогда, что сегодня либо освобожусь, либо умру.

Я ждала, пока он отъедет, не отводя от меня цепких глаз, и только потом повернулась и посмотрела на дом, в котором прожила восемнадцать лет и была столь несчастна.

Здравствуй, милая тюрьма. Здравствуйте, непокорность и своенравие. Я соскучилась.

** ** **

Удивленные взгляды прислуги сопровождали мой каждый шаг. Наверняка, сейчас на их глазах рушилась «легенда» моего отъезда. Несмотря на то, что прислуга в родительском доме менялась непривычно часто, чтобы скрыть происходящее со мной, конечно же, утаить все было невозможно. Из уст в уста шепотом передавалась пугающая история о странном мужчине, посещавшем хозяйскую дочь из года в год.

— Диана, Дианочка! — срывающийся крик моей матери заполнил холл, она бежала вниз по лестнице, ее рука судорожно цеплялась за перила, как если бы мать не была уверена в своих ногах. Мое имя звучало совершенно иначе, чем раньше.

Она схватила меня и крепко сжала в объятиях, чего не делала никогда в жизни. Слезы заливали лицо столь безразличной ко мне женщины. Неожиданно я поняла, что рада ее видеть, и улыбнулась.

— Мои молитвы услышаны… ты жива… доченька родная, прости нас,…мы так боялись тебя потерять.

В дверях в нерешительности застыл мой отец. Он был бледен, и я увидела, насколько он постарел: когда-то густые темные волосы поредели наполовину, и их былой цвет растворился в седине, яркие глаза выцвели, а у рта залегли горькие складки. В его облике ничего не осталось от былой властности. Передо мной стоял старик, переживший самое страшное горе — смерть любимого ребенка, мою смерть.

Впустили ли они эту любовь в свои сердца только после того, как потеряли меня? Или же это я была так слепа раньше? Увы, сейчас у меня не было времени на размышления. Поэтому я просто подошла к нему и позволила себя обнять, и мы долго стояли, молча, без слез, без оправданий…

— У меня всего час, — сказала я, прикладывая палец к губам в знак молчания, и на бумаге, лежавшей на столе, в это же время написала: «На самом деле, всего десять минут, потом я должна остаться одна, и никто не должен подходить ко мне, затем я уйду через черный ход. Папа, мне нужны деньги, пожалуйста. И ключ от машины для прислуги. Уничтожь эту записку немедленно.»

Его долгий взгляд не оставлял сомнений в том, что он все понял. Безусловно, помощь мне была огромным риском. Но, переглянувшись с матерью, отец кивнул и сказал вслух:

— Так мало времени…

— Хорошо, что оно у нас вообще есть, — ответила я, он снова кивнул и вышел. Мы с мамой стояли, обнявшись. Сотни вопросов, которые она хотела бы задать, остались навсегда в глубине ее глаз, она лишь гладила мое лицо, волосы, руки, впитывая изменившуюся внешность собственной дочери. Отец вернулся через пару минут с небольшим свертком в руках — деньги, тщательно упакованные в герметичный пакет. Папа явно знал больше, чем я могла бы подумать.

— Я хочу подняться в свою комнату, — у меня уже не оставалось даже лишней минуты.

— Конечно, доченька, — проговорила мама со слезами в голосе, снова крепко меня обняла, и, с трудом оторвавшись, передала меня отцу.

— Удачи! — беззвучно проговорили его губы, я, кивнув на прощанье, почти бегом отправилась в комнату, где прошло мое детство.

Едва закрыв за собой дверь, я вытащила свои «духи» и опрыскала лицо, волосы, одежду — всю себя в избытке, но сейчас был именно тот случай, когда экономия себя не оправдывала. В ожидании, пока подействует препарат, я обвела глазами комнату.

Все было так, как будто я ушла только вчера. Мои любимые куклы сидели на тех же высоких полках. Школьные принадлежности были на столе. Шкатулки с драгоценностями стояли возле зеркала, как и всегда. Я вспомнила, как скучала по ним, и улыбнулась — таким глупым ребячеством показалось это теперь. Сегодня весь мой багаж составляла одежда, что была на мне, и деньги, которыми меня снабдили отец и Кайл. Но, несмотря на то, что тугие пачки купюр занимали полсумки, я, знакомая с катастрофическими потерями, собиралась найти работу как можно быстрее. А работы я уже не боялась. Время, проведенное в доме Кристофа, выбило из меня весь гонор, и теперь я знала, что смогу выжить, где угодно.

Оставалось лишь одно. Я взяла из стола лист в клеточку и размашисто написала посредине:

«Если разыщешь — это судьба, а если нет — я свободна. И, пожалуйста, не мсти родителям, они непричастны к моему побегу.»

Так хотелось верить, что моя безумная затея на них не отразится.

Я вышла из своей комнаты, не оглядываясь, без сожалений оставляя прошлое позади. На пути до черного хода мне никто не встретился, и легко улыбнувшись, я выскользнула за дверь.

Наверное, было бы здорово проехать рядом с Кристофом, помахав ему на прощанье. Но я не хотела дразнить своенравную судьбу и, покинув родительское поместье через задние ворота, стала постепенно набирать скорость на узкой лесной дороге. Погони не было, я знала это, даже не глядя в зеркало. Каждый последующий вдох был свободнее предыдущего, и очень скоро я опьянела от эйфории.