Присутствие. Дурнушка. Ты мне больше не нужна - [26]
Тут перед его мысленным взором предстало лицо Лины, такое, каким оно было двадцать лет назад, ее глаза, чуть покрасневшие от морской воды, ее вьющиеся светлые волосы, прилипшие к смеющемуся лицу, ее плотно сбитое молодое тело, когда она вышла на песчаный берег и свалилась, задохнувшись от смеха; вспомнил он и себя, уже влюбившегося в это ее тело, увидел их обоих вместе, уже ставших как будто близкими и раскованными после того, как их так здорово измотало море. Ему казалось, что это с ним впервые после долгого перерыва — то, что он сейчас себе представляет. Его маркер заскользил вниз по спине Кэрол, к ягодицам, затем еще ниже, по левому бедру, потом по правому, а потом он перевернул ее на спину и продолжал писать у нее на груди и на животе, а затем опять на бедрах и ниже, спустившись до самых щиколоток, где этот его рассказ, в котором, едва замаскированная, излагалась история его первого предательства по отношению к собственной жене, чудесным образом докатилась до благополучного конца. Он чувствовал, что ему, словно по какому-то волшебству, удалось доверить правду плоти этой женщины. Но чем это стало, рассказом или началом романа? Странно, но сейчас это не имело никакого значения, он лишь считал, что должен немедленно показать рукопись издателю.
— Я закончил на вашей щиколотке! — воскликнул он, удивленный мальчишеским задором, который прозвучал в его голосе.
— Ух ты, как здорово! А теперь что? — Она села, по-детски разведя руки в стороны, чтобы не смазать написанное.
Его поразило, что она не имеет никакого понятия о том, что на ней написано, как на листе бумаги. Какая странная ситуация!
— Я бы мог все это отсканировать, но у меня нет сканера. Другой вариант — я мог бы скопировать текст в свой лэптоп, но это займет немало времени — я медленно печатаю. Об этом я как-то не подумал… разве что посадить вас в такси и отвезти к моему издателю, — сказал он шутливо. — Да нет, это я просто шучу. Вдруг он захочет что-то вырезать.
Они решили проблему так: он стоял позади нее и считывал текст вслух, а она печатала на его компьютере. В ходе этой процедуры они то и дело разражались смехом. Чтобы считывать написанное на передней части тела, она предложила воспользоваться большим зеркалом, в котором отражался бы текст, но тогда он смотрелся бы задом наперед. Тогда он сел перед нею и стал печатать, а она держала лэптоп на коленях. Когда он дочитал до слов, написанных у нее на бедрах, ей пришлось встать, чтобы он смог продолжить, а потом ему пришлось лечь на пол и считывать написанное с ее коленей и щиколоток.
После чего он встал, и они в первый раз взглянули друг другу прямо в глаза. И видимо, в силу того что вместе только что занимались столь интимным и столь неслыханным делом, уже не представляли, что им делать дальше. Поэтому начали хихикать, а потом рухнули от смеха на пол, не в силах противостоять охватившей их заразной истерии, от которой у них вздымались животы, пока не были вынуждены прислониться лбами к краю стола, не глядя друг на друга.
— Если хотите, можете принять душ, — в конце концов сумел вымолвить он. И это по какой-то непонятной причине снова ввергло их в приступ хохота, и они опять свалились, страшно довольные и совершенно беспомощные.
Тяжело дыша и хватая ртом воздух, они сидели на полу, и их смех понемногу затихал. Они легли рядом друг с другом, переполненные каким-то непонятным, совершенно детским пониманием друг друга. И лежали теперь на его восточном ковре тихо, все еще тяжело дыша, лицом к лицу.
— Наверное, я пойду, ладно? — спросила она.
— И как вы теперь это смоете? — спросил он, ощущая непонятное беспокойство.
— Приму ванну, надо полагать.
— Да, но спина…
— У меня есть кому это смыть.
— Кто? Мужчина?
— Нет, девушка, что живет на том же этаже.
— Но я бы не хотел, чтобы кто-то это читал. Пока что. Я совсем не уверен, что текст готов к печати, понимаете? Или для того, чтобы его кто-то читал. Видите ли… — Он судорожно пытался придумать какую-нибудь причину, чтобы как-то избавить от любопытства эту неизвестную девицу, что будет мыть Кэрол спину. Или, возможно, он желал сохранить свое творение в неприкосновенности и недоступности — Бог знает почему, но ему казалось, что ее тело все еще слишком связано лично с ним самим, чтобы на него смотрел кто-то посторонний. Он приподнялся, опершись на локоть. Ее волосы разметались по ковру. Картина была такая, словно они тут занимались любовью. — Я не могу вас просто так отпустить, — сказал он.
