Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали - [25]

III Убийство в семье

Росций

О том, как римляне боялись, что их убьют собственные дети – под римлянами здесь имеются в виду римские аристократы мужского пола – историки писали так много, что эта тема кажется страшно банальной. В 1999 г. известнейший французский историк Поль Вен назвал паррицид объектом римского «национального невроза»[52]. Весьма удачное определение. В Дигестах цитируется закон, изданный, когда Римом правил Помпей – в нём даётся определение гораздо более точное и невероятно нудное:

«…если кто-нибудь убьёт отца, мать, деда, бабку, брата, сестру, двоюродного брата по отцу, двоюродного брата по матери, брата отца, брата матери, сестру отца, двоюродного брата по сестре матери, двоюродную сестру по сестре матери, жену, мужа, зятя, тестя, отчима, пасынка, падчерицу, патрона, патрону… Но и мать, которая убьёт сына или дочь, терпит наказание по этому закону, и дед, который убьёт внука, и кроме этого тот, кто купил яд, чтобы дать отцу, хотя бы и не смог дать»[53].

Исключительно подробный перечень! А главное, гораздо более подробный, чем бесполезные законы об убийстве людей, не относящихся к членам семьи. За пределами этого закона, однако, мы не встретим упоминания убийств двоюродных братьев по матери или бабушк. Уверена, и такое случалось, но подобные дела не входили в число самых громких. По-видимому, в обычной речи под паррицидом всё же понималось отцеубийство – подобно тому, как мы называем убийством любое лишение человека жизни. Когда-нибудь историки будут путаться, сравнивая точные формулировки наших законов с текстами, в которых мы разными терминами обозначали одно и то же. Во всяком случае, почти во всех римских текстах, где встречается термин «паррицид», речь идёт об убийстве отца – в прямом или переносном смысле. Ничего отвратительнее отцеубийства римляне не могли и вообразить, поэтому – чтобы ещё больше запутать историков – они иногда называли этим словом измену родине. В этой книге мы, однако, сделаем вид, что паррицид – это то же, что патрицид, то есть убийство родителей, или, на худой конец, братьев, сестёр и патронов. И не будем вчитываться в законы слишком внимательно. В противном случае придётся потратить примерно двадцать тысяч слов на объяснение всех этих латинских терминов, а это, честно признаюсь, очень тяжело и скучно. Примерно как ставить пломбу. Так что не будем об этом. Пойдём дальше.

Главная проблема с парри-/патрицидом заключается в том, что большинство повествующих о нём источников относятся ко временам заката республики, то есть к достаточно короткому историческому периоду, в ходе которого в римской культуре и политике происходили большие перемены, пока люди, называвшие себя отцами отечества, закалывали друг друга на улицах. Ещё одна проблема связана с тем, что почти все тексты, в которых упоминается паррицид, представляют собой образцы риторики или вовсе описывают гипотетические ситуации. Такие источники по определению далеки от какой бы то ни было реальности. Это ставит под сомнение наше представление о том что римляне как культурная группа боялись паррицида, подобно тому, как мы боимся коллег Теда Банди и «убийц из Золотого штата»[54].

Доказательством того, что паррицид был для римлян «национальным неврозом», служит наказание, которое они придумали для отцеубийц. Это, возможно, одно из самых зловещих римских изобретений. По-латински оно называлось culleus или poena cullei. В наши дни ему регулярно посвящают статьи-кликбейты с заголовками в стиле «От этой римской казни вас затошнит!». Знанием о нём можно блеснуть в разговоре с незнакомцами в пабе, так что записывайте. Если верить Дигестам, человека, обвинённого в отцеубийстве, сначала били розгами цвета крови (наверное, они их красили, я не знаю), а затем зашивали в мешок. Вместе с ним в мешок зашивали собаку, петуха, змею и обезьяну, а потом мешок бросали в море[55]. Представьте себе ужас человека, оказавшегося в мешке с напуганной собакой и добавьте к этому чудовищный клубок из петуха, обезьяны и змеи, не говоря уже об утоплении. У римских писателей эта картина вызывала ни с чем не сравнимый страх – а если римлян что-то пугало, значит, это действительно страшно. Сенека Старший писал, что живо представляет себе и мешок, и змею, и бездну[56], но я не рекомендую вам следовать его примеру, а то вы потом не сможете уснуть. До конца не ясно, использовались ли животные на самом деле, или наказание заключалось всего лишь («всего лишь») в зашивании в мешок и утоплении. Некоторые вообще сомневаются, что оно существовало, но это сомнения престарелых поклонников Цицерона, выдающих желаемое за действительное. Лично мне достаточно этих строк Сенеки и слов брата самого Цицерона, утверждавшего, что он таким образом казнил двух человек (даже не римлян), будучи проконсулом в Смирне. Велика вероятность, что эту казнь приводили в исполнение как минимум несколько раз. Кстати, римляне каждый год приносили в жертву собак, так что от них можно ожидать любой мерзости[57]. Жуткие люди.

Честно говоря, мы понятия не имеем, какой смысл несли животные. Кто знает, о чём думали эти римляне! Смысл использования мешка раскрыл Цицерон в одной из своих судебных речей. Дело было не в садизме, а в стремлении оградить сами стихии – землю, небо и воду – от соприкосновения с презренным телом отцеубийцы. Вместе с тем и преступник лишался самого основного – свежего воздуха, животворной земли и очистительной воды, символизировавших свободу и непорочность. Даже его кости, писал Цицерон, не найдут себе покоя, когда их выбросит на берег. И, конечно, отцеубийца не мог рассчитывать на почести, которые римляне оказывали покойным