Природа зверя - [44]

– Не желаешь поговорить с ним?

– Не сейчас, – вскользь бросив взгляд в сторону охотника, возразил Курт со вздохом. – Сейчас, даже если я прав, и он что-то скрывает от нас, он ничего не скажет – не оценил еще важности наличия союзников в своем положении. Прежде, судя по всему, ему и впрямь не доводилось работать вот так. Он являлся на место, проводил дознание, выслеживал цель и устранял ее, посему от сограждан ему доставались либо неведение, либо откровенная благодарность – парни смотрят с завистью, мальчишки с преклонением, девицы с визгом виснут на шее… Он просто не знает еще, что такое эти парни и девицы на промежуточном этапе работы. Когда он это осознает, к нему и можно будет подобраться с предложением разговора по душам. Надеюсь, благодаря фон Зайденбергу и этому деревенскому битюгу он постигнет сей прискорбный факт довольно скоро… Гляди-ка, – понизив голос до шепота, заметил Курт с усмешкой, – похоже, парню твое угощение пришлось не по вкусу.

– Максимилиан! – остерегающе окликнула Амалия, и помощник обернулся, глядя на мальчишку, направляющегося к их столу с решительным видом бойцового пса.

– Вы заплатили за это? – без предварительных вступлений уточнил Хагнер, кивнув через плечо на стол, где перед его матерью исходили паром две внушительные миски; Курт вскинул руки:

– На меня не смотри. Это он.

– Что-то не так? – уточнил Бруно осторожно; мальчишка поджал губы.

– Ответьте, что вам нужно, – твердо потребовал он. – Что за странная заботливость?

– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, – притворно вздохнул Курт, передвигая короля. – Сейчас он повергнет тебя в прах за излишнюю добродетель.

– Ты болен, – пояснил помощник, в сторону своего начальства даже не взглянув. – Я вижу, тебе совсем паршиво. А та снедь, что владелец подает вам с матерью по доброте душевной, не способствует восстановлению организма; кроме того, ребенку в твоем возрасте…

– Я не ребенок, – возразил Хагнер, и Бруно серьезно согласился:

– Я вижу. Жизнь, как у тебя, учит взрослеть душой быстро. Но твое тело думает иначе, и если ты сейчас продолжишь подыгрывать твоему самолюбию, на свою и без того утомленную мать ты взвалишь еще и заботы о больном сыне. Не тревожишься о себе – пожалей хотя бы ее.

– Так в этом дело? – с прежней враждебностью уточнил парнишка. – Надеетесь подкатиться к матери, потакая мне? Учтите…

– Satis! – повысив голос, оборвал Курт, и Хагнер запнулся, косясь на него с ожиданием. – Стоп, – повторил он чуть тише. – Если твои опасения связаны с благочестием твоей родительницы, можешь успокоиться: мой помощник в этом смысле безвреден.

– Он скопец?

– Хм, – задумчиво проронил Курт. – А столь простое объяснение его воздержанности отчего-то прежде не приходило мне в голову… Нет, мой юный и крайне невоздержанный в словах друг, он сохранил дары Создателя в целости и сохранности.

– Я монах, – пояснил Бруно с улыбкой. – И следую своим обетам непреложно. Мне ничего не нужно ни от тебя, ни от твоей матери, я просто пытаюсь оказать помощь ближнему. Такое объяснение ты можешь принять?

– С трудом, – чуть сбавив тон, не сразу ответил Хагнер. – До сих пор мне нечасто попадались люди, желающие блюсти евангельские заповеди. Все больше ветхозаветные, вроде побивания камнями.

– Возвратись к столу, – посоветовал Курт, – возьми пищу свою и ешь. Не то остынет, и все заботы моего помощника пойдут прахом… Мог бы после своих обличительных речей сказать и «спасибо», – заметил он недовольно, когда мальчишка, помявшись, вернулся к матери. – Кроме того, что люди твари злобные, они еще и твари неблагодарные, не находишь?

– И желчные. Нахожу этому подтверждение каждый день по нескольку раз.

– И не говори, – согласился Курт сокрушенно. – Искренне сострадаю тому бедолаге, что попытается всерьез заинтересоваться мамашей Хагнер… Если парень будет продолжать печься о благе матери в том же духе, он доведет ее до падучей; слышал, что вытворяют монашки после долгих лет воздержания? Сии протоколы особенно увлекательно перечитывать на ночь.

– Тебе срочно нужна девка, – приговорил помощник категорично. – После пары месяцев одиночества ты становишься невыносим.

– Занятный совет от блюстителя монашеских обетов, – отметил Курт, снова сместив взгляд на доску. – Увы, придется обождать, пока мы доберемся до места – его матушка не в моем вкусе, а Мария Дишер уже, судя по всему, занята со всех сторон. А ведь она девица любопытная, не находишь?

– В каком смысле?

– Она платит, – коротко откликнулся Курт и, повстречав вопросительный взгляд помощника, пояснил: – Я заметил – с трактирщиком за съестное расплачивается она, не парень. И расплачивается, не глядя. Не кажется тебе, что это не то, что принято называть «в порядке вещей»?

– И что, по-твоему, это означает?

– Это означает, что, в связи с ее невеликим возрастом, средства эти не могут быть личными сбережениями – даже при особенно благодушном или напрочь слепом, безруком и глухом отце. О смерти родителей она не упоминала, зато парень поминал ее отца, который вполне жив; стало быть, не наследство. Вернее вот что: перед бегством с этим Карлом или Штефаном она выгребла из отчих запасников все, до чего дотянулась, и опыт показывает, что – наверняка по совету любовничка. А если взглянуть пристальней на ее платье и сравнить с нарядом ее приятеля, история становится ясна, проста и безыскусна: не одаренный судьбой неудачник склеил обеспеченную горожаночку и соблазнил бежать из дому. Полагаю, они сменят еще три или четыре трактира, прежде чем она, наконец, проснувшись утром, не обнаружит подле себя его самого, своего кошелька, серег… быть может, даже и платья. Хотя, как знать, возможно, он намеревался провернуть это уже здесь, и лишь вся эта история с ликантропом и помешала ему. В любом случае, – подытожил Курт, поворачивая доску другой стороной, – это для нас неплохо.