Природа сенсаций - [29]
— Да я аккуратно.
Рули тут были справа. Машину взяли — «протон», в Москве невиданную.
— А, я понял, — сказал Мореный, приглядевшись к транспортному средству. — Это «лансер мицубиси», один к одному. Где, она сказала, их делают? Сингапур? Тайвань?
— Да что-то такое, — кивнул Саныч.
— Точно, «мицубиси».
— Тебе видней.
Вечером поехали в город.
— Главное сейчас, конечно, сразу кого-то найти, — рассуждал Мореный, закурив и выпустив дым в приоткрытое окно. — Потому что это ведь настроение на весь отдых, если сразу кого-то найдем.
Тянулись вдоль дороги кусты и за ними — белые виллы под красными крышами.
— Я бы выпил что-нибудь, — сказал Саныч.
Машину запарковали у пляжа, пошли вдоль набережной.
— Вот вроде ничего ресторан, — произнес Мореный.
— А почему не тот? — спросил Саныч.
— Не знаю, вывеска какая-то у того противная.
— Ладно, мне все равно.
Сели.
Подошла официантка.
— You speak any English? — спросил Саныч.
— A little, — ответила официантка.
Оказалось — англичанка, из Манчестера. У Саныча затеплился в глазах охотничий огонек.
— А я бы жил так, — сказал Мореный, глядя на море. — С утра на пляже, вечером официантом. Главное, думать ни о чем не надо.
— Это да, — согласился Саныч.
— Но я считаю, — сказал Мореный, — надо искать соотечественниц. Русские, они как-то… Да и разговаривать легче.
Ели клефтико — куски баранины, запеченные в фольге.
Темнело, море стало серым, и по нему, там, где оно сливалось с небом, тянулся пароход.
— Клефтико. Клефтико! Ах, какое удивительное слово — «клефтико»! — пропел Саныч, запуская в рот зубочистку.
Наутро поехали в Айя-Напу.
— Значит, так, — объяснял Мореный. — Идея простая. Сначала — днем — ходим по пляжу. Ну, купаемся там, все это. Главное — осматриваемся. Высматриваем то, что нам нужно. И сразу договариваемся с ними на вечер.
— Сразу? — спросил Саныч с сомнением в голосе.
— Знаешь, старичок, мне как-то не нравится твое упадническое настроение.
— А англичанка ничего вчера была, — заметил Саныч, заправляя «протон» в поворот.
— Да их тут тысячи, и даже намного лучших!
Въехали в Айя-Напу.
Потянулись дома, пестрые вывески, раскрытые прямо в улицу магазинчики.
— Ух ты, смотри, какая пошла, — крикнул Мореный.
— Не могу, — отозвался Саныч.
— Чего — «не могу»?
— Смотреть не могу. Куда ехать-то? Сейчас заблудимся. Ой, бля, здесь одностороннее.
— Давай назад. Налево.
— И куда?
— Ну, к морю — это вниз.
Встали на земляной площади у пляжа.
— Киприотки, я считаю, на грузинок похожи, — сказал Саныч.
— Ну, не совсем. Бледные мы, — заметил Мореный, сняв рубаху и оглядывая колыхнувшийся живот.
Пошли вдоль пляжа. Тысячи девушек с голыми грудями лежали вдоль кромки моря.
— Неаппетитны тушки людские, когда их много, — сказал Мореный, щурясь. — Но, Саныч, это же счастье.
— Счастье, Майкл, счастье.
— Вот эти, смотри, — дернулся Мореный.
— Да, ничего, — согласился Саныч. — Ну, а как подойдем-то?
— Ты давай.
— Я-то да, но лучше давай ты.
Белобрысые, сисястые англичанки вспорхнули и вбежали в море, как две нелетающие птицы.
— За ними? — спросил Мореный.
— Давай еще пройдемся. Их же тут — сам видишь. Если что — вернемся.
— Русских надо искать, русских, — пробормотал Мореный.
— Я, главное, не пойму, — заметил Саныч, — куда они все деваются. Ты же смотри: самолеты летят — Екатеринбург Эйр, Самара Эйр, Воронеж Эйр… В них же полно баб прилетает.
— О, русские провинциалки! — подтвердил Мореный. — А давай на этой хренации покатаемся.
Он указал на красный, на жука похожий водный скутер «Кавасаки», покачивавшийся на волнах у берега.
— Фунт в минуту, — задумчиво сказал Саныч. — Это два доллара получается.
— Ну и что? Попробовать же надо.
— Я лучше пивка, — заключил Саныч.
Через полчаса, мокрый и приободрившийся, Мореный отыскал Саныча под тентом бара.
— Ну как ты, Майкл? — спросил Саныч.
— Мощная, скотина, — кивнул Мореный. — Пойдешь?
— Нет, я пивка. Тебе взять?
— Натурально.
Пока Саныч ходил за пивом, Мореный огляделся.
— Смотри, какие там пташки в углу, — сказал он, забирая у Саныча запотевшую бутыль.
— Шведки, — объяснил Саныч. — Я их сразу заметил.
— А ты был в Швеции? — спросил Мореный.
— Нет. А ты?
— И я не был.
Свечерело. Южная ночь пала на остров. Засверкали огни вдоль побережья.
— Ну, все-таки, а? — сказал Мореный в восторге. — Мир — вот он, на наших ладонях лежит, а, Саныч?
— Клефтико! — кивнул Саныч.
Вышли на главную площадь Айя-Напы. Треугольное, уступами спускавшееся к стене монастыря пространство все обращено было в колоссальную дискотеку. Толпа, потряхиваемая музыкой типа «хаус», колыхалась и клубилась на площади. Дикое, несчетное количество красивейших девиц имелось на этой площади.
— Сколько ж их тут! — воскликнул Саныч.
— Все наши будут, — сказал Мореный. — Хотя, в принципе…
— Чего?
— Да вот ты присмотрись. Это ж англичанки все.
— Ну и что? — сказал Саныч. — Англичанки, знаешь, какие темпераментные.
— Но они же эти… Как сказать? Рабочий класс.
— Думаешь, не оценят нас? — спросил Саныч.
— Думаю, побороться придется.
Остановились у стойки, притулившейся к стене какого-то кабака. «Каждый второй дринк — бесплатно», — написано было над стойкой. Картинный бармен-киприот с покрытой лаком и маслянисто блестящей гривой кудрей перебрасывал в волосатых руках бутылки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.