Природа сенсаций - [26]
Она молчала, видимо, для того чтобы не показаться глупой.
— Ну как? — спросил я.
— Это вы сами написали?
— А что, здесь есть кто-то еще?
— Где — здесь?
— В машине.
— Нет, в машине никого нет. Но кроме машины…
— Кроме машины ничего нет, — перебил я.
Я уже готов был высадить ее на полдороги, в левом ряду.
Она внезапно засмеялась раскатистым серебристым смехом.
— Боитесь! — сказал я с нажимом.
— Еще бы, — согласилась она.
— Вдруг маньяк? Но не буду вас пугать. Не маньяк. Впрочем, человек не совсем уж безопасный. У меня при себе ствол. Хотите покажу?
— Но, может быть, попозже? — неуверенно спросила она.
— Вы не о том стволе думаете, — пришлось объяснить мне.
И, сказав это, я вдруг почувствовал необыкновенную грусть.
К счастью, она стала показывать дорогу:
— Здесь налево, еще раз налево, теперь под арку, направо…
Принимая от нее деньги, я сказал:
— Вы подумали о каком-то приключении. О возможности. Что ж, интересный мужчина, хотя и странный. Вы и не заметили, что приключение уже произошло. А ствол — вот он.
И я извлек из-под сиденья «аргументум фактум».
Хлопнула дверца, застучали каблучки.
Я легко тронул с места.
<Здесь в рукописи еще один большой пропуск.>
Я сидел на капоте «оффенбахера» и теребил бородку. Время к полуночи — и все потеряно. Последний день прошел как первый. Может быть, еще шанс?
Я вспомнил о пенсионере, который взорвал свой «москвич» у Спасских ворот Кремля.
И я поехал по городу, время от времени нажимая на клаксон, гудя и тем поднимая в воздух спящих голубей.
ЖУРНАЛИСТЫ
1.
У дверей офисного здания — этажа в три, а может, и в четыре — стоят двое: Александр Иванович, мужчина лет тридцати семи, по виду — подневольный художник, и девушка Вита. Ей лет двадцать семь, она, как и Александр Иванович, имеет в облике нечто артистическое, но как бы не вполне раскрывшееся. Она одета в черное, несколько полновата, невысока ростом. Она, впрочем, улыбается, слушая Александра Ивановича, который стоит, прислонившись к стене, и курит. И разглагольствует.
Александр Иванович
А я люблю старых русских уголовников. Удаль есть какая-то в них. Как бы посвист слышится.
Вита
А ты умеешь свистеть?
Александр Иванович
Нет, так только, чуть-чуть.
Свистит, сложив губы трубочкой.
Вита
А я умею.
Сует, кольцом сложив, два пальца в рот, оглушительно свистит. Александр Иванович качает головой восхищенно.
Александр Иванович
Где же ты научилась?
Вита
Я не училась, это само.
Александр Иванович
Прогуляемся? Погода вроде…
Они идут — из дворика, по тенистой улице, через перекресток. Александр Иванович продолжает рассуждать, жестикулируя, склоняясь к девушке. Поравнявшись со стеклянным павильоном «Бар-кафе», останавливаются. Недолго думая заходят.
2.
В интерьере бар-кафе. Простые столики и стойка. И служилый люд заливает горести очередного дня. Перед Александром Ивановичем и Витой на столе графин с водкой, пара бутербродов на тарелке. Рюмки, конечно, стакан соку.
Александр Иванович
Что все эти люди, здесь сидящие? На них глядишь, и ясно: another day, same shit. Нет, нарушение закона — страшная сила. Грань, понимаешь? Идти по грани.
Вита
Ты часто ходишь по грани?
Александр Иванович
Не так часто, как следовало бы. А ты?
Вита
Я — нет, я по грани не хожу. У меня энергии слишком мало.
Александр Иванович
По тебе не скажешь.
Он разливает водку, вытряхивает остатки из графина.
Вита
Ну да — не скажешь. Очень даже скажешь.
Они пьют водку, закуривают.
Александр Иванович
Хочешь анекдот? Чего-то вспомнил вдруг. Двое русских сидят в Париже в гостинице. Знаешь?
Вита
Нет.
Александр Иванович
Один говорит: «Вот, уже неделю в Париже, а в Лувр ни разу не сходили». Второй: «Ну, может, это от воды?»
Вита смеется, встает.
Александр Иванович
В Лувр?
Вита
Ага.
Александр Иванович
Может, пройдемся, погуляем еще?
Вита
Ага.
Уходит. Александр Иванович глядит в окно, за которым движется редеющий поток машин. Приближаются сумерки.
3.
Александр Иванович и Вита идут по улице. Передают друг другу плоскую бутыль-фляжку с коньяком, из которой отхлебывают по очереди. Загораются фонари.
Александр Иванович
Фонари зажгли. Это надо как-то отметить.
Вита останавливается, молча смотрит на него. Александр Иванович наклоняется, целует ее. Они целуются.
Вита
Ты всегда так отмечаешь зажигание фонарей?
Александр Иванович
Нет, но я хотел бы.
4.
На лавочке у пруда. С ними уже другая бутылка коньяка. И поцелуи с объятьями. Пальто Виты распахнуто, кофта задрана, грудь гола. И рука Виты лежит на ключевой области брюк Александра Ивановича.
Александр Иванович
Мы так замерзнем. Надо бы поехать куда-нибудь. В гости к кому-нибудь.
Вита
В гости?
Александр Иванович
Скажем, к Положенскому. Он недалеко тут. Но надо позвонить ему.
Они идут. Потом заходят в телефонную будку. Они сильно трутся друг о друга, пока Александр Иванович разговаривает по телефону. Бесконечная улица, закрытые ларьки: один, другой, пятый.
Александр Иванович
Но мы должны что-нибудь купить, неудобно с пустыми руками.
Сворачивают в переулок, в котором обнаруживается магазин «24 часа».
5.
В ночном магазине, у прилавка с алкогольными напитками. Александр Иванович обращается к полнотелой продавщице.
Александр Иванович
Какую водку посоветуете?
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.
Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.
Новая книга Софьи Купряшиной «Видоискательница» выходит после длительного перерыва: за последние шесть лет не было ни одной публикации этого важнейшего для современной словесности автора. В книге собран 51 рассказ — тексты, максимально очищенные не только от лишних «историй», но и от условного «я»: пол, возраст, род деятельности и все социальные координаты утрачивают значимость; остаются сладостно-ядовитое ощущение запредельной андрогинной России на рубеже веков и язык, временами приближенный к сокровенному бессознательному, к едва уловимому рисунку мышления.
Собрание всех рассказов культового московского писателя Егора Радова (1962–2009), в том числе не публиковавшихся прежде. В книгу включены тексты, обнаруженные в бумажном архиве писателя, на электронных носителях, в отделе рукописных фондов Государственного Литературного музея, а также напечатанные в журналах «Птюч», «WAM» и газете «Еще». Отдельные рассказы переводились на французский, немецкий, словацкий, болгарский и финский языки. Именно короткие тексты принесли автору известность.
Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.