Природа и человек в древнем Египте - [55]
Собственность староегипетских номархов и прочих важных сановников обозначалась термином dt [Перепелкин 1966; см. также: Большаков 1996] и противостояла собственности царя (государства), которая могла быть nt hnw — "от (царского) Местожительства", или "от нутряного", и nt nvt — "от внешнего". Принадлежавшее царю "внешнее" противопоставлялось его же "нутряному" по пространственному признаку: nvt располагалась на территории номов, поодаль от "нутра"-hnw — резиденции фараона. Номархам как государственным чиновникам дозволялось использовать "внешнюю" царскую собственность: например, привлекать к общественным работам государственную челядь, числившуюся за Местожительством, но расселенную в провинции. Таким образом, социальный статус номархов был двойственным: они являлись частными собственниками, владевшими dt, и государственными служащими, ведавшими долей царского владения — rwt [Перепелкин 1988б, с. 19 сл.].
Возвращаясь к проблеме соотношения власти-собственности между домами царя и областных правителей в Египте второй половины Старого царства, рассмотрим два источника, обратившись при этом к комментариям Ю. Я. Перепелкина [см.: Перепелкин 1988б, с. 21–25]. Среди изображений в гробнице верхнеегипетского номарха VI династии Иби есть сцена, где он[58] представлен наблюдающим за ремесленниками. Сцену сопровождает надпись, из которой следует, что все изображенные здесь работники суть от "нутряного" (hnw) и от "внешнего" (rwt), иными словами, что это государственная рабочая сила, частью из царской резиденции (очевидно, прибывшая оттуда), частью местная, дислоцированная на территории данной области.
В декоре гробницы номарха Джау, сына и преемника Иби, имеется такая же сцена, по убеждению Ю. Я. Перепелкина, скопированная с первой, поскольку почти в точности повторяет ее; лишь поясняющая изображение надпись содержит одно существенное отличие. Джау, перефразируя реплику отца, сообщает, что наблюдает за работой мастеров, которые от "нутряного" (hnw) и от "дома собственного" (рr dt). Если изображение в гробнице Джау — копия аналогичной сцены у Иби, появление в надписи-дубликате вместо rwt полярного ему понятия dt едва ли можно счесть случайностью. Джау, похоже, хотел подчеркнуть, что часть ремесленников, за которыми он присматривает, состоит в его собственности, тогда как при прежнем номархе все они принадлежали царскому дому. Конечно, Джау просто мог заменить работников от "внешнего" своими, от рr dt. С другой стороны, почему не допустить, что при номархе-сыне dt поглотила rwt, т. е. что рассмотренные гробничные изображения в их хронологической последовательности отражают процесс перехода государственной собственности, размещенной на территории номов, во владение номархов?
Возможно, в ряде случаев такого рода имущественные переверстки совершались по царскому соизволению: достаточно вспомнить, например, земельные дарения фараонов V–VI династий чиновной и жреческой знати; тот же Иби докладывает, что царь однажды "усилил" его 203 арурами пахотной земли [Urk. I, S. 145, Z. 1–3]. Вместе с тем не исключено, что отдельные номархи при VI династии, в условиях углублявшегося экономического кризиса в Египте, соблазнялись "внешней" царской собственностью, находившейся под их непосредственным приглядом, и самовольно ее присваивали. Это тем более вероятно, если в конце Старого царства имела место концентрация материальных средств провинциальными начальниками в пределах своих вотчин, о которой мог бы свидетельствовать, например, тот факт, что на данном этапе владения верхнеегипетских наместников, прежде разбросанные по всей стране, сосредоточились в их номах [Савельева 1962, с. 55; Kees 1977, S. 103]. Объединение частной собственности в сплошные массивы должно было укреплять позиции областных правителей — очевидно, в пику намерениям Мемфиса удержать за собой всю полноту власти в государстве и воспрепятствовать попыткам номарших кланов вернуть себе былую самостоятельность.
Сепаратизм номархов Старого царства, по-видимому, оказался чреват для древнеегипетской цивилизации далеко идущими последствиями. На наш взгляд, именно своекорыстные приоритеты и, что особенно важно, навыки местного самоуправления, унаследованные староегипетской бюрократией от раннединастического времени и окончательно не подавленные на уровне автохтонных провинциальных элит даже Большим Домом сильнейшей IV династии, стояли за административно-территориальными принципами так называемого "феодализма"[59] — специфической "формации" между Старым и Новым царствами [см.: Kees 1961, р. 64], которая знаменовала собой упадок политического единства фараоновского Египта (исключение — XII династия), однако в условиях экологического кризиса способствовала сохранению древнеегипетской государственности как таковой несмотря на сокрушительный общественный катаклизм 1-го Переходного периода. Крах Старого царства, похоронивший мемфисскую гегемонию и лишивший египетскую нацию, в ущерб ее благосостоянию, территориальной и хозяйственной целостности, с другой стороны, активизировал локальные, сообразно ухудшившейся обстановке — более "агрессивные" очаги самоорганизации социально-политической системы Египта, в итоге обеспечив ее эффективную адаптацию к изменившимся условиям существования; в процессе этой адаптации цивилизация фараонов преодолела Второй социально-экологический кризис и эволюционировала в "империю".
