Принцы Пограничья - [26]

Он лежал в своей кровати в холодном поту, дрожа, слушая дождь, стучащий в окно его спальни.

Это всего лишь сон. Просто чёртов сон. Просто дурацкий…

Снова послышался шум, который разбудил его. Что-то настойчиво стучало и стучало.

Дрожа от холода, Дэйви встал. Колено заболело, когда он перенёс на него вес своего тела.

Стук раздавался где-то поблизости. Как будто дверь или ворота хлопали на ветру. Это уже было. Однажды это уже случалось, в его сне, и он не хотел нового поворота.

Прихрамывая, он поплёлся вниз по узкой лестнице. Бум! Бум-бум! Бум! Проходя мимо, он мягко дотронулся до фотографии, стоявшей на столике в прихожей. Он ощутил вкус мяты.

Он вошёл в кухню. Потоки дождевой воды, стекавшие вниз по окну, были такими сильными, что казалось, будто стекло плавится. Бум! Бум-бум!

— Кто это? — крикнул он. — Кто здесь?

Бум! Бум! Бум-бум!

Дэйви сделал шаг в сторону задней двери.

Форточка в окне кухни была приоткрыта. Должно быть, он забыл закрыть её. Буря сорвала её с петель, и теперь она болталась, стуча об оконную раму.

Бум! Бум-бум! Бум!

Дэйви закрыл форточку и проверил крючок на двери.

Он вошёл в ванную и включил лампу, зажмурившись от яркого электрического света. Вещь из сарая лежала в ванне, там, где он её оставил. Тяжёлая, угловатая труба из металла с облупившейся краской, длиной примерно в три фута, увенчанная яйцеобразной головой размером примерно с мяч для регби. Труба и голова были сделаны из одного и того же металла и соединены друг с другом с большим мастерством — Дэйви не смог обнаружить ни одного шва от сварки.

Дэйви опустил крышку унитаза, превратив его в стул, и осторожно сел, держась за раковину. В ванной пахло мылом и влажными банными ковриками.

Он посмотрел на вещь в ванне.

— Ладно, — сказал он.

Негромкий гул.

Он немного изменился в тональности.

Глава десятая

Оуэн проснулся, что-то бормоча, повернулся и упал с кресла.

— Твою мать, — простонал он и моргнул. Из спальни гремела отвратительно весёлая поп-музыка. Оуэн лежал на полу в гостиной. Он ничего не понимал.

Мгновение он не мог сообразить, что происходит. Боль сжимала голову, словно тиски, во рту было сухо, как в пустыне. Губа пульсировала от боли, и все остальные синяки и ушибы, полученные им в прошлый четверг вечером, болели намного сильнее, чем в тот день, когда они появились.

— Твою мать, — повторил он и закашлялся. Какой сегодня день?

Он огляделся. Занавески были распахнуты, и комнату заливал бледный дневной свет. Оуэн был по-прежнему одет. Один рукав рубашки оказался оторван, а одна брючина была испачкана. Он совершенно не помнил, чтобы ночью происходило что-то серьёзное. Фактически, он вообще ничего не помнил.

Он встал. Это было больно. Голова кружилась, и он покачнулся. Покачиваться тоже было больно. Он заковылял в спальню. Музыка ревела из его радиоприёмника с будильником. Из радиоприёмника с будильником, стоявшего на тумбочке рядом с его кроватью, на которой никто не спал.

Послышался тошнотворно оптимистичный голос ди-джея. «…и это несравненные „Four Play“. Сейчас вторник, половина девятого утра, и в эфире новости с Гейлом…»

Вторник. Хорошо, вторник. Это подходит.

Половина девятого? Его будильник играл два часа и не разбудил Оуэна. Даже с учётом, того, что он был в другой комнате, это было слишком круто.

— Господи, — сказал он и начал стягивать с себя одежду.

Прыгая по гостиной в попытках расшнуровать ботинок, он увидел на столе тарелку. Еда навынос, нетронутая. Рядом стояла на две трети полная бутылка пива, вокруг которой растекалась небольшая лужица воды.

Оуэн перестал прыгать, потому что это было больно.

— Чем, чёрт побери, ты занимался прошлой ночью, Харпер? — спросил он сам себя.

Он пошёл в ванную, включил душ, бросил всю свою одежду и ботинки в корзину для грязного белья, выругался, вытащил ботинки обратно и повернулся, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

От горячего пара из душа края зеркала над ванной уже начинали запотевать. Оуэн увидел собственное бледное лицо, смотревшее на него сквозь огромные буквы, торопливо и небрежно нарисованные на зеркале губной помадой.

Одно слово.

БОЛЬШОЙ.

* * *

— Итак, где все? — спросил Джек.

— Ну… — ответил Йанто и развёл руками.

Джек окинул взглядом Хаб.

— А я-то думал, что проспал, — он зевнул.

— Кофе готов, — сказал Йанто.

Джек вдохнул аромат.

— Я знаю. Хоть что-то в этом мире идёт как надо.

— Другие аспекты несколько менее стабильны, — сказал Йанто, вручая Джеку лист бумаги. — Это было зафиксировано сегодня утром. Я подумал, что вы в первую очередь захотите увидеть это.

Джек прочитал текст на листе и кивнул.

— Ты знаешь, что это?

— Я редко беру на себя риск высказывать догадки.

Джек помахал в воздухе листом бумаги.

— У нас впереди тяжёлый день.

— Как всегда, — заметил Йанто.

— Точно.

Дверь в виде зубчатого колеса открылась, и в Хаб торопливо вошла Тошико, подавляя зевок.

— Простите, — крикнула она. — Простите, я проспала — не услышала будильника.

Она начала снимать плащ. Джек подошёл к ней.

— Хочешь поговорить об этом? — тихо поинтересовался он.

— О чём?

— О слишком долгом сне?

— Не о чем тут говорить, я просто устала. Ещё с прошлой недели. Я никак не могу с этим справиться. Каждое утро я думаю, что буду в порядке, и… — она снова зевнула. — Извини. Кажется, это только хуже становится. И головная боль. Какой-то слон в голове.