Собирались на школьном дворе, потому что должна была состояться торжественная линейка. Наташе предстояло взять на руки первоклашку и пронести по кругу, а та будет звонить в большой колокольчик, объявляя о начале нового учебного года. Почему Наташе? Да потому, что была она по всем предметам круглая отличница, гордость школы, всего района и города. Обязательно придут корреспонденты из молодежной газеты, а может быть, даже с радио. Наташа видела, как фотографировали и брали интервью у старшеклассников в прошлые годы. На этот раз ее очередь.
…И снова первым, кого она увидела возле школы, был Андрей Багин. Он как раз выходил из отцовской «Волги», которая подвезла его к самой школе.
— Привет, — сказал Андрей. — Как отдохнула?
— Нормально, — легко ответила Наташа, почему-то не чувствуя прежней неприязни. — А ты как? Как там Куба?
— Отлично! Океан, бананы, солнце, мулатки! — засмеялся Андрей.
Он этим летом ездил со студенческим отрядом на Кубу, об этом знал весь город.
— Вот придешь в гости, покажу тебе сушеного крокодила.
— Я не люблю крокодилов, тем более сушеных, — сказала Наташа.
Она поняла, что теперь Андрей совсем не волнует ее. Ну было и было. Это его дела, а ей все равно.
Потом была линейка, и Наташа действительно носила на руках мальчишку-первоклассника, очень, кстати, тяжелого. А тот еще постоянно ронял на землю колокольчик, и приходилось его все время опускать и поднимать.
И были корреспонденты сразу двух газет и радио. Наташа отвечала на их вопросы весело и даже остроумно. Она и не думала, что это так легко и приятно — давать интервью. Только одно ее немного смущало. Рядом с ней все время фотографировали Андрея. Он хоть и не был двоечником, но учеником — так себе, «ударником». Только по английскому учился отлично, но не скрывал, впрочем, что занимается еще с преподавателем из пединститута.
Их задержали во дворе дольше всех. Сделали еще несколько снимков, пошутили, поболтали о том о сем.
А когда отпустили, Андрей сказал:
— Первого урока не будет. Пойдем погуляем.
— Куда погуляем? — глуповато спросила Наташа.
— Да просто по улице.
— А что это ты вдруг? Сильва не может?
— Не знаю. Не спрашивал.
— Нет, я лучше пойду к ребятам.
— Успеешь еще с ребятами. Поговори со мной.
— О чем?
— Ну о чем в таких случаях разговаривают? О погоде, об отдыхе, о фильмах, музыке…
— Ты любишь музыку?
— А что, люблю.
— Какую?
— Разную. А ты какую?
— Тоже. Ну, все? Поговорили?
— Да, — сказал Андрей. — Спасибо.
Он сказал это как-то грустно, не с насмешкой, а словно ожидал такого пренебрежения к себе.
«Мама родная! Да не такой уж он и сытый, — подумала Наташа с удивлением. — А может быть, ему просто в первый раз сказали «нет»?»
— Ну не грусти, Багин, погуляешь с кем-нибудь еще, — несколько вызывающе сказала она и пошла в школу.
А Андрей остался посреди солнечного двора один. И было в его фигуре что-то такое жалкое и трогательное, что Наташа неожиданно для себя вернулась.
— Ну, так о чем же ты хотел со мной поговорить?
Они специально выбрали самую дальнюю дорогу по набережной, но начать разговор ни у нее, ни у него не получалось. Они действительно поговорили о погоде, о кино, о музыке и замолчали. Ритуал был исполнен, надо было переходить к главному.
— Давай сядем, — сказал Андрей.
— Хорошо.
Они сели на скамейку и оба уставились на реку. По ней плыла баржа, груженная песком, сушилось на веревке чье-то белье, а из громкоговорителя неслась бодрая песня: «Я, ты, он, она — вместе — целая страна!..»
— Наташа, помоги мне, — вдруг сказал Андрей.
Если бы он сейчас прыгнул с парапета в воду, Наташка удивилась бы меньше.
— Тебе? Я?
«Нет, — подумала она, — это он имеет в виду какие-нибудь предметы. Какие предметы? Что за глупость! Он совсем о другом…»
— Можно мне с тобой дружить? — сказал Андрей известную детскую фразу, которая подразумевала вовсе не дружбу.
И эта наивная фраза, и то, как Андрей ее произнес, вдруг сделали Наташу совершенно беспомощной. Все накопившиеся язвительные слова, вся саркастическая ирония, предназначенная этому мальчику, сыну секретаря горкома всего города, подъезжающему к школе на папиной машине, живущему в трехэтажном особняке в самом центре, запросто вынимающему из сумки сервилат и ветчину, имеющему половую связь в неполные шестнадцать лет, ездившему по всем соцстранам и носившему только самые дорогие вещи, всегда державшемуся особняком их шумной детской компании, глядящему на них несколько свысока — вся Наташкина честная ненависть к этому сытому мальчику вдруг пропала.
Правда, осталось недоверие. Уж очень странными были его слова.
— Знаешь, Багин, это очень лестно. Ты мальчик видный, красивый, богатый. То есть у меня причин согласиться на, как ты говоришь, дружбу более чем достаточно. Но вот чем я-то тебе так приглянулась? У тебя есть Сильва — красавица, мягкая, уступчивая… Да любая девчонка…
— Мне не нужна любая.
— Тогда обоснуй свой выбор.
— А ты не будешь смеяться?
— Если будет смешно — буду.
— Тогда я не скажу.
— Тогда я пойду. — Наташа встала.
— Ладно. Только ты дослушай, а потом смейся. Хорошо?
— Говори уж, что ты все условия ставишь? — Наташа села.
— Мне отец приказал.
