Принцесса специй - [53]

Однако постепенно из шума выплыло слово: телефон! Перед глазами встал образ, и я, хотя не видела ни одного за всю свою жизнь, уже представляла, что это такое: платный телефон-автомат, заключенный в тесную прозрачную кабинку, прямоугольную коробку, слабо светящуюся в мелькании уличных огней. Стальной шнур, свивающийся и блестящий, словно длинное пластинчатое тело какой-то доисторической рептилии с жесткой черной луковичной головой. Чья это память? Я не знаю. Но зато знаю, какую монетку взять, чтобы опустить в узкую прорезь на аппарате.

Я разыскиваю мою пластиковую сумку и вынимаю оттуда листочек с номером (так как я должна позвонить также Гите). Я ускользаю от пристального взгляда специй и запираю за собой дверь. (Но почему меня не провожают взгляды, полные упрека, почему дверь не упрямится, открываемая моими руками?) И я уже не удивляюсь тому, что ноги сами несут меня без заминки по всем зигзагам и поворотам переулков, ведущих меня к телефонной будке.

Сначала я делаю легкий звонок. Гите, по тому номеру, что она дала мне в тот день, исполненная надежды, в той черной сверкающей башне. И когда я улавливаю в трубке звук ее голоса, тонкий и металлический, я знаю, что это значит. Знаю, что нужно дождаться гудка и тогда сказать ей внятно, четко, чтобы она пришла в магазин, одна, послезавтра, к семи, в тот вечерний час, когда солнце и луна льют свой смешанный свет на наши мечты и все кажется возможным.

Теперь очередь Харона. Но у меня нет ни номера, ни даже малейшего представления, где он живет. Когда-то я бы могла раскрыть это без труда. Но сегодня, когда я начала петь заклинание поиска, я все время запиналась и наконец запуталась окончательно. Это я, Тило, о которой Мудрейшая отзывалась, что, должно быть, попугай, птица памяти, поселилась у меня во рту. Слишком поздно, но теперь я начинаю осознавать, как дорого я плачу за каждый шаг, пройденный по земле Америки. Внутри меня надрывается голос: что еще потеряно?

Но сейчас нет времени переживать и плакать об этом. Я должна взять толстую в металлической оправе книгу, что привязана к стене будки, и пролистать ее, шепча молитвы.

Но здесь его нет.

Будка полна несбывшихся желаний, бесчисленных потерянных надежд всех тех, кто поднимал трубку, пытаясь дозваться до кого-то через сотню миль гудящего провода. Я прислоняюсь головой к стене. Я бы заплакала, если бы надеялась, что слезы могут помочь.

Тило, твоя магия ослабла только из-за твоего собственного своеволия, и тебе некого больше винить, кроме себя.

Нет времени искать виноватых. Я ощущаю, как бесконтрольно падают минуты, оглушая сжимающееся сердце.

Придется использовать то, что есть: твой неустойчивый смертный ум, твою несовершенную память. Боль твоего сердца.

Я внимательно вспоминаю первый вечер, когда пришел Харон, вот он пересказывает истории своих друзей, которым я помогла. Я крепко зажмуриваю глаза, пока не начинаю явственно ощущать запах порошка сандалового дерева на его ладони. Чувствую его едва возмужалые губы, целующие мои руки. О, как больно вспоминать его лицо, видеть, как оно лучится доверием. Харон на подмостках, составленных из иллюзий, под прожектором, который вот-вот погаснет.

Из боли наконец всплывает имя: Наджиб Моктар. Я хватаюсь за него, как утопающий за соломинку. Я надеюсь, это не плод моей фантазии, порожденной отчаянием.

Но вот же оно в телефонной книге, выписано черными буковками, крошечными, как скелетики муравьев, вдавленных в страницу, но вполне различимыми. Я проглатываю вопросы, скопившиеся на языке: что если это не тот Наджиб, что если он не знает, где живет Харон, что если он не скажет, что если, что если, что если… — и набираю номер.

Гудки, гудки, пульсация гудков, отдающихся во мне эхом, и, когда я уже перестала надеяться, женский голос:

— Алло, — произнесенное с индийским акцентом, слово повисает в воздухе, неуверенное, вопросительное.

— Я ищу Харона. Вы не знаете, как мне его найти?

Лишь договорив до конца, я осознаю, что все сказала не так. Я почувствовала, как — будто электрический разряд по проводу — разом ожили все ее подозрения, все ее страхи. По делам иммиграции? Кредиторы? Старые враги, следующие за ним по пятам через океан? Ее пальцы судорожно сжимают трубку, готовые ее бросить.

— Я друг, — быстро добавляю я.

Это ее не убедило, что понятно по ее отрывочным фразам:

— Я не знаю никаких Харонов-маронов. Здесь нет никого с таким именем.

— Подождите, не вешайте трубку. Я из индийского магазина, вы его знаете, Магазин Специй, рядом со сгоревшим отелем на улице Эсперанца. Я как-то давно помогла вашему мужу.

Она молча слушает, задержав дыхание, не зная, верить или нет.

— Теперь мне нужна ваша помощь. Я должна кое-что передать Харону, чтобы защитить его от… — я ищу какое-нибудь непонятное слово, которого она подсознательно боится по сказкам детства, — от Дыхания джина.

— От Дыхания джина, — прошептала она. Да, она знает: это черный ледяной вихрь, который стирает с лица земли тебя и само воспоминание о тебе.

— Да. Вот почему я прошу помочь мне его найти.

Она немного подумала. Я слышу, как в голове у нее проносятся предостерегающие слова мужа: «Женщина, только открой свой рот, чтобы выболтать чего лишнего, ты пожалеешь, что на свет родилась».