Принцесса Шиповничек - [39]

Заксенхаузен. Название не звучало таким похоронным звоном, как Дахау, Берген-Бельзен или Освенцим. Но, как ни назови, заключенным все равно. Лагерь расположился весьма удобно – в тридцати километрах к северу от Берлина, в городе Ораниенбург – и ни для кого не был секретом. Кажется, один Йозеф о нем и не слышал. Узников, не таясь, привозили по железной дороге, выгружали на станции и гнали три километра по улицам, мимо жилых домов и фабричных корпусов. Местные предприятия использовали заключенных в качестве дешевой рабочей силы. Об этом знали все. Кроме Йозефа. Прячась от самого себя, он прятался и от действительности.

Заксенхаузен не был в прямом смысле лагерем смерти, лагерем уничтожения. Заксенхаузен был трудовым лагерем. Велика ли разница? Там погибло сто тысяч человек. Но для Йозефа разница была и означала почти годичное выживание в «доме отдыха», как назвал лагерь председатель Народной судебной палаты, судья Роланд Фрейслер.

Его поезд прибыл на станцию в полдень. Открылись двери телячьих вагонов, узников выволокли наружу. Йозеф сумел спрыгнуть сам. Голова кружилась от побоев, один глаз заплыл, так что он подумал, что дикий хор голосов ему просто мерещится. Он потряс головой, но пение стало только громче. И тут он понял, что пленников окружила толпа глумящихся горожан, которые то ли пели, то ли просто нараспев повторяли: «Смерть Бромбергским убийцам!», «Отомстим за наших братьев из Польши!», «Blut fuer blut – кровь за кровь!»[5].

Он медленно повернулся, театрально вскинул руки и выкрикнул:

– Я ваш брат из Польши!

Не стоило этого говорить. Одна пожилая женщина заметила розовый треугольник у него на рукаве – подарочек гестапо. С воплем «Педик! Мразь!» она швырнула в Йозефа камень, но промахнулась: камень попал в мужчину, стоящего рядом.

Мальчик рядом с ней, никак не старше десяти лет, сумел прицелиться получше и попал Йозефу в плечо.

– Подстилка! – крикнуло невинное дитя.

– Не разговаривать! Не глядеть! Бегом, бегом!

Это был не испуганный возглас, а окрик охранника.

Толпа продолжала беспрепятственно кидать в них палки и булыжники, швыряться грязью. Измученные заключенные, спотыкаясь, побежали по улицам.

Позже он обнаружил, что встречать будущих узников лагеря подобным образом в традиции у культурных жителей Ораниенбурга. Война не всякого делает героем.

Первое, что увидел Йозеф, были деревянные ворота лагеря. Смотрел он одним глазом – второй заплыл после допросов – да и легкое сотрясение мозга еще давало о себе знать, наверно, поэтому он видел только размытые очертания и ворота показались ему в два раза выше, чем на самом деле. Бежать он уже не мог, просто шел быстрым шагом. Человек, шедший рядом, без сомнения был из свидетелей Иеговы – он без конца бормотал незнакомые молитвы.

– Тихо ты, – шепнул Йозеф, но молитвы стали только громче.

В результате обоих пару раз жестко приложили прикладом ружья. Свидетель Иеговы теперь молился беззвучно, а Йозеф старался держаться на полшага впереди и на пару шагов левее – просто на всякий случай. Война делает из людей героев, но нельзя быть героем все время.

Их согнали на плац в центре лагеря. Солнце палило нещадно. Йозеф даже удивился, почему небо не рыдает над ними, и сам чуть не рассмеялся своим фантазиям, но вовремя вспомнил, что смех отзовется болью в голове и ребрах.

Он отважился поглядеть вокруг единственным здоровым глазом. Плакаты, висевшие повсюду, если читать их один за другим как стихи, приобретали некий извращенный смысл.

ЭТО ПУТЬ К СВОБОДЕ

НЕОБХОДИМЫЕ ШАГИ НА ПУТИ К НЕЙ:

ПОСЛУШАНИЕ, УСЕРДИЕ, ЧЕСТНОСТЬ,

ПОРЯДОК, ЧИСТОПЛОТНОСТЬ, БЛАГОРАЗУМИЕ,

ВЕРНОСТЬ, ДУХ ЖЕРТВЕННОСТИ И

ЛЮБОВЬ К РОДИНЕ.

Его распухшие губы тронула насмешливая улыбка. Трудно не быть послушным и благоразумным с пистолетом у виска. Под сапогом трудно не быть верным. Ты неизбежная жертва, если другой настолько сильнее.

«Будь я проклят, если стану любить родину, которая творит такое».

Кажется, он сказал это вслух, потому что слишком многие головы быстро повернулись к нему и так же быстро отвернулись. Он говорил по-польски, а не по-немецки, тем не менее последовал резкий удар в живот. У Йозефа перехватило дыхание, его затошнило, но не вырвало – нечем было, ему несколько дней не давали есть.

Глава 26

Представьте, по крайней мере, постарайтесь (продолжал он), громадный полукруг, отгороженный изогнутой каменной стеной. С одного боку аккуратные бараки с клубом и кинозалом, рядом контора. Все это предназначено для гестапо и СС. Тут же прелестные клумбы с цветами.

А в центре лагеря – аппельплац, где проводится перекличка. Огромная площадь, такая большая, что двадцать тысяч человек – а для переклички вам надо выстраиваться три раза в день независимо от своего состояния – кажутся жалкой кучкой.

Рядом – больничный барак. Бог должен был пометить его красным. На двери вывеска: «Патология». Нет, не госпиталь. Нет. Чудовищное было там обыденным. Об этом месте никогда не говорили вслух. Просто кто-то мог упомянуть, что там есть дренажная канава для стока крови. Или что в кладовой умещается пять тысяч трупов. В первый раз Йозеф услышал об этом от соседа по нарам и сначала не поверил.