Принцесса-рабыня - [5]

— Почему ты не отправился к нему, а встретился со мной? — спросил Сулейман резко.

— Потому что у тебя есть то, что мы хотим, мой друг и я. Абдулла более силен, чем ты, но его сокровищница меньше. Большая часть его имущества — это крупный рогатый скот, лошади, оружие, палатки, поля… пожитки вождя кочевников. Здесь же, в этом замке, у тебя есть сундуки, полные золотых монет, похищенных из караванов и принятых в качестве выкупа за пленных рыцарей. У тебя есть драгоценные камни, серебро, шелка, редкие специи, ювелирные изделия. Есть то, что мы хотим.

— И каковы доказательства, что ты не лжешь?

— Отправляйся со мной завтра, — проворчал Кормак, — в замок моего друга.

Сулейман засмеялись, словно рычащий волк.

— Ты приведешь нас в ловушку, — сказал Египтянин.

— Возьмите с собой триста человек или столько, сколько вам захочется, хоть всю вашу банду воров, — сказал Кормак. — Как думаешь, есть ли у меня достаточно воинов, чтобы заманить в ловушку твоего хозяина?

— Где она сейчас? — спросил сельджук.

— В замке сьера Амори, три-четыре дня пути на запад, — сказал Кормак. — Вы никогда не сможете взять его штурмом.

— Я не уверен, — пробормотал Сулейман. — Лорд Амори имеет лишь около сорока воинов.

— Но замок неприступен.

— Так я слышал.

Глаза Египтянина сузились.

— Мы могли бы пленить тебя и удержать с целью выкупа, — предположил он, — и заставить сьера Амори вернуть девушку.

Кормак рассмеялся жестоко и насмешливо.

— Амори лишь посмеется над вами и скажет вам: либо перережьте мне горло и будьте прокляты, либо он перережет горло девушке, когда вы нападете на него. К тому же, хотя я и нахожусь в вашем замке, в окружении ваших воинов, я не совсем беспомощен. Попытаетесь взять меня, и я залью эти стены кровью, прежде чем умру.

Это не было пустым хвастовством, и мусульмане хорошо знали это.

— Хватит! — Сулейман сделал гневный жест. — Тебе обещана безопасность… Что это еще такое?

Какое-то волнение возникло снаружи — возня, крики, угрозы и проклятия в арабском языке. Входная дверь распахнулась, и бородатый турок, что охранял дверь вошел, волоча вырывающуюся жертву, чья борода ощетинилась от гнева. Он держал мешок, из которого сыпались различные безделушки и украшения.

— Я нашел этого пса в соседней камере, хозяин, — прогрохотал гвардеец. — Мне кажется, он подслушивал. Должен ли я отрубить ему голову?

— Я Али бин Насру, честный купец! — кричал араб сердито и немного испуганно. — Я хорошо известен в Кизил-Хиссаре! Я продаю товары для шахов и шейхов, и я не подслушивал. Разве я собака, чтобы шпионить за моим покровителем? Я искал великого вождя Сулейман-Бея, чтобы предложить ему мои лучшие товары!

— Лучше отрезать ему язык, — прорычал Белек. — Возможно, он слышал слишком много.

— Я ничего не слышал! — вскричал Али. — Я только что пришел в замок!

— Проучите его, — отрезал Сулейман-Бей в раздражении. — Должен ли я выслушивать тявканье этой шавки? Выпороть его, и если он опять придет сюда со своим хламом, раздеть и повесить за ноги на базарной площади, чтобы дети забрасывали его камнями. Кормак, мы отправимся на рассвете, и если ты обманул меня, помирись с Аллахом!

— А если ты попытаешься обмануть меня, — прорычал Кормак, — помирись с дьяволом, потому что быстро с ним встретишься.

* * *

Было уже за полночь, когда одинокая фигура спустилась осторожно по веревке вниз с наружной стены города. Торопливо пробираясь по склонам, человек достиг зарослей, где был надежно спрятан быстрый верблюд и громоздкий тюк — этот человек был не из тех, кто оставляет все свои вещи в городе, где правят турки. Безрассудно отбросив в сторону мешок, мужчина поднялся на верблюда и направился на юг.

Глава 4

Амори положил подбородок на кулак и посмотрел задумчиво на арабскую девушку, Зулейку. В последние дни он заметил, что его взгляд часто устремляется в сторону хрупкой пленницы. Его удивляло ее молчание и покорность, ибо он знал, что в какой-то момент своей жизни она занимала более высокое положение, чем рабыня. Ее манеры были не такие, как у рабов: она не была ни дерзкой, ни подобострастной. Он предположил, что это итог жестокой и безжалостной школы, в которой она была сломлена, — нет, не сломлена, ибо глубоко внутри нее таилась странная сила, которая не была потревожена или слегка потревожена, что сделало ее лишь более сговорчивой.

Она была красива — не страстной, жестокой красотой турецких женщин, которые когда-то дарили ему свою дикую любовь, но глубокой, спокойной красотой той, чья душа была выкована в жестоком пламени.

— Скажи мне, как ты стала рабыней, — в его голосе был приказ, и Зулейка сложила руки в согласии.

— Я родилась в черной войлочной палатке на юге, хозяин, и все свое детство провела в пустыне. Там все свободны — в раннем девичестве я был гордой, когда мужчины говорили, что я красива, и многие женихи приходили, чтобы добиться меня. Но затем пришли другие — люди, что ухаживают с обнаженной сталью, и меня увезли.

Они продали меня турку, который вскоре устал от меня и продал персидскому работорговцу. Так я попала в дом городского купца и там трудилась, рабыня среди самых низших рабов. Мой хозяин однажды предложил мне свободу за мою любовь, но я отказалась. Мое тело было его, но мою любовь он не мог получить. Поэтому он заставил меня выполнять самую тяжелую работу.