Принцесса-невеста - [42]

Человек в черном наступал, Иньиго чувствовал спиной, что обрыв все ближе, но нимало не тревожился. Главное – перехитрить врага, отыскать его слабость, дать ему насладиться минутой торжества.

Обрыв приближался, и тут Иньиго разглядел изъян в мелькании блистающей шпаги – эту атаку совершенно подорвет простой прием Тибо; впрочем, Иньиго не торопился выдавать свои намерения. Пусть противник торжествует еще миг – в жизни так редко выпадают триумфы.

Обрыв был очень близко.

Иньиго отступал; человек в черном атаковал.

Затем Иньиго применил Тибо.

И человек в черном парировал.

Парировал!

Иньиго повторил Тибо – и снова не помогло. Он перешел к Капо Ферро, попробовал Бонетти, затем Фабриса[39]; в отчаянии вспомнил Сен-Дидье[40] – прием, использованный лишь дважды.

И все без толку!

Человек в черном наступал.

А до обрыва рукой подать.

Иньиго не ведал паники – даже намека на панику. Но некоторые выводы он делал очень быстро, потому что раздумывать было некогда, и выводы его оказались таковы: меж деревьев человек в черном непроворен, в тесноте среди валунов нехорош, но на открытой местности, где есть пространство для маневра, человек в черном – гроза любого фехтовальщика. Леворукая гроза в черной маске.

– Ты прекрасно фехтуешь, – сказал Иньиго. Его нога стояла на самом краю. Отступать некуда.

– Спасибо, – отозвался человек в черном. – Я над этим усердно трудился.

– Ты фехтуешь лучше меня, – отметил Иньиго.

– Похоже на то. Но отчего же ты улыбаешься?

– Оттого, – сказал Иньиго, – что я знаю больше тебя.

– И что же ты знаешь? – спросил человек в черном.

– Я не левша, – ответил Иньиго, прямо-таки перебросил шпагу в правую руку, и положение переменилось.

Под ударами великолепной шпаги человек в черном отступил. Он уклонялся, парировал, увертывался от неизбежной гибели. Но спасения не было. Он парировал пятьдесят ударов, но блеснул пятьдесят первый – и левая рука закровоточила. Он уклонился от тридцати уколов, но тридцать первый пропустил – теперь в крови плечо.

Раны были еще не смертельны, однако множились; человек в черном лавировал среди камней, затем очутился меж деревьев, что было ему отнюдь не на руку, практически бежал от Иньиго на открытое пространство, но Иньиго неотвратимо наступал, и человек в черном оказался среди валунов, а это еще хуже деревьев; в досаде он вскрикнул и почти бегом ринулся туда, где ничто его не стесняло.

Но с асом шутки плохи, и постепенно в картине вновь замаячил смертоносный обрыв, однако теперь к своей погибели пятился человек в черном. Он был отважен и силен, не молил о пощаде, невзирая на раны, и в своей черной маске ничуть не выказывал страха.

– Ты блистательно фехтуешь! – крикнул он, когда Иньиго еще быстрее, еще ослепительнее заработал клинком.

– Спасибо. Я этого добился не без труда.

До смерти оставались считаные шаги. Снова и снова Иньиго делал выпад, снова и снова человек в черном умудрялся парировать, но это давалось ему все тяжелее, а силе в запястьях Иньиго не было предела, и каждый выпад его был яростнее, и вскоре человек в черном ослабел.

– Тебе не видно, – сказал он тогда, – потому что я в плаще и маске. Но я улыбаюсь.

– Почему?

– Я тоже не левша, – сказал человек в черном.

И он поменял руки, а битва началась взаправду.

И Иньиго отступил.

– Кто ты? – закричал он.

– Невеликая птица. Такой же ценитель клинка.

– Я должен знать!

– Привыкай к разочарованию.

Они молнией носились по плато, клинков не разглядеть, но ах как дрожала земля, и аххх как содрогались небеса, а Иньиго проигрывал. Хотел было уйти за деревья, но человек в черном не пустил. Хотел отступить к валунам, но и в этом ему было отказано.

А на открытом пространстве, хоть это и невообразимо, человек в черном фехтовал лучше. Ненамного. Но во множестве крошечных деталей он на кроху превосходил Иньиго. На волосок ловчее, на гран сильнее, на капельку быстрее. Совсем немножечко.

Но этого хватало.

В последнем бою они сошлись посреди плато. Ни один не уступал. Металл грохотал все оглушительнее. Последняя вспышка энергии прошила жаром жилы Иньиго, и он применил всё, прибегнул ко всем трюкам, призвал на помощь всякий час всякого дня многих лет опыта. Но его удары парировались. Человеком в черном. Его движения сковывались. Человеком в черном. Ему преграждали путь, его атаки отражали, его избивали.

Побеждали.

И это делал человек в черном.

Последний промельк клинка – и великолепная шестиперстовая шпага вылетела из руки Иньиго. Он беспомощно замер. Потом упал на колени, склонил голову, зажмурился.

– Только быстро, – сказал он.

– Пусть у меня отсохнут руки, прежде чем я убью такого художника, – ответил человек в черном. – Я скорее уничтожу шедевр да Винчи. Однако, – и тут он огрел Иньиго по голове навершием эфеса, – нельзя, чтобы ты меня преследовал. Пойми правильно – я бесконечно тебя уважаю. – Он огрел Иньиго снова, и испанец лишился чувств.

Человек в черном быстро привязал его за руки к дереву и оставил беззащитно грезить.

Затем вложил клинок в ножны, отыскал след сицилийца и помчался в ночь…

– Он побил Иньиго! – сказал турок.

Верить в это неохота, но ясно, что весть печальная: Иньиго Феззику нравился. Только Иньиго не смеялся, когда Феззик просил его поиграть в рифмы.