Принцесса-невеста - [37]

– Замеры… ну конечно… каждый палец и окружность запястья, расстояние от шестого ногтя до подушечки указательного… столько замеров… и ваши склонности… Вы как больше любите – рубить или колоть? Если рубить, предпочитаете справа налево или, скажем, параллельно?.. Когда колете, вам больше нравится снизу вверх?.. и сколько силы прилагает плечо – а запястье?.. вы хотите покрытие на острие или пусть противник кривится от боли?.. Столько дел, столько дел…

Доминго бормотал и бормотал, а затем вельможа спешился и практически встряхнул его за плечи, чтобы угомонить.

– Это о тебе ходят слухи.

Доминго кивнул.

– И ты сделаешь мне величайший клинок со времен Экскалибура.

– Я в лепешку ради вас расшибусь. Быть может, мне грозит неудача. Но никто не будет так стараться.

– Чего хочешь в уплату?

– Получите шпагу – тогда и расплатитесь. А теперь проведем замеры. Иньиго – инструменты.

Иньиго бросился в самый темный угол хижины.

– Я настаиваю на уплате задатка.

– Это не обязательно. Может, я потерплю неудачу.

– Я настаиваю.

– Ладно. Золотой. Уплатите мне один золотой. И отстаньте от меня со своими деньгами – мне работать пора.

Вельможа достал золотой.

Доминго кинул монету в комод, даже не взглянув.

– Теперь разомните пальцы, – велел он. – Хорошенько разотрите, встряхните – во время поединка вы возбуждены, и эфес подстраивается под возбужденную руку. Если измерять, когда вы спокойны, выйдет не то, ничтожнейший просчет подпортит совершенство. Вот чего я добиваюсь. Совершенства. На меньшее не согласен.

Вельможа невольно улыбнулся:

– И долго ты будешь его добиваться?

– Возвращайтесь через год, – сказал Доминго и приступил к работе.

Ах, какой это был год.

Доминго спал, лишь падая от изнеможения. Ел, лишь когда Иньиго впихивал в него еду. Доминго подсчитывал, сетовал, дергался. Напрасно он взялся; это невозможно. А назавтра летал как на крыльях: напрасно он взялся, это слишком просто, не стоит усилий. Радость, отчаяние, снова радость и снова отчаяние, день за днем, час за часом. Порой Иньиго просыпался, а отец рыдал.

– Что случилось, пап?

– А то случилось, что я не могу. Не могу сделать шпагу. Руки не слушаются. Хоть умри, но что тогда будет с тобой?

– Поспи, пап.

– Незачем мне спать. Неудачникам спать не надо. И вообще, я спал вчера.

– Ну пожалуйста, пап, подремли немного.

– Ладно, пару минут. Только чтоб ты не пилил.

Порой Иньиго просыпался, а отец плясал.

– Что случилось, пап?

– А то случилось, что я понял свои заблуждения и исправил ошибки.

– Скоро закончишь?

– Завтра закончу, и будет чудо из чудес.

– Какой ты молодец, пап.

– Я моложе молодца, как ты смеешь меня оскорблять?

А на следующую ночь опять слезы.

– Ну что такое, пап?

– Да шпага эта, шпага, не могу сделать шпагу.

– Ты же вчера говорил, что исправил ошибки.

– И снова ошибся, нашел сегодня новые, еще хуже. Нет на земле твари никудышнее меня. Скажи, что ты не против, если я наложу на себя руки, – и конец моей горемычной жизни.

– Пап, я против. Я тебя люблю, я умру, если ты перестанешь дышать.

– Ты меня не любишь, ты это просто из жалости говоришь.

– С чего бы мне жалеть величайшего оружейника в мировой истории?

– Спасибо, Иньиго.

– Всегда пожалуйста, пап.

– Я тебя тоже люблю.

– Поспи.

– Да. Надо поспать.

И так целый год. Целый год – эфес хорош, но баланс нехорош, баланс хорош, но острие тупое, острие заточено, но опять нехорош баланс, баланс восстановлен, но кончик толстый, кончик остер, но лезвие слишком коротко, и все надо выбрасывать, все выкидываем к чертовой матери и делаем снова. И снова. И снова. Здоровье Доминго было подорвано. Его постоянно лихорадило, но он погонял свое хрупкое тело, ибо творил клинок, что станет прекраснейшим со времен Экскалибура. Доминго сражался с легендой и погибал в бою.

Ах, какой это был год.

Однажды ночью Иньиго проснулся, а отец сидел неподвижно. Смотрел. Невозмутимо. Иньиго перехватил его взгляд.

Шестиперстовая шпага была готова.

Даже во мраке хижины она блистала.

– Наконец-то, – прошептал Доминго. Он глаз не мог отвести от такого великолепия. – Целая жизнь прошла. Иньиго. Иньиго. Я художник.

Плечистый вельможа этого мнения не разделял. Вернувшись, он глянул на шпагу лишь мельком.

– Не стоило ожиданий, – сказал он.

Затаив дыхание, Иньиго наблюдал из угла.

– Вы разочарованы? – еле вымолвил Доминго.

– Ты пойми, я не говорю, что это хлам, – продолжал вельможа. – Но пятисот золотых явно не стоит. Я дам тебе десять – пожалуй, в самый раз.

– Ошибаетесь! – вскричал Доминго. – Эта шпага не стоит десяти. Она и одного не стоит. Вот. – Он выдернул ящик, где весь год так и провалялся золотой. – Все ваши деньги. Вы ничего не потеряли.

Он забрал у вельможи шпагу и отвернулся.

– Шпагу я возьму, – сказал вельможа. – Я не сказал, что не возьму. Я сказал, что уплачу за нее по справедливости.

Сверкая глазами, Доминго вновь развернулся к нему:

– Вы придираетесь. Торгуетесь. Здесь творилось искусство, а вы видите только деньги. Вам показали красоту, а вы разглядели только свой набитый кошель. Вы ничего не потеряли; вам незачем здесь оставаться. Уезжайте, прошу вас.

– Шпагу, – сказал вельможа.

– Шпага принадлежит моему сыну, – отвечал Доминго. – Я отдаю шпагу ему. Клинок – навеки его. Прощайте.