Принцесса Клевская - [146]

Видам де Шартр не забыл своей беседы с господином де Немуром. Он оставался в убеждении, что история, рассказанная ему герцогом, была его собственная история, и видам наблюдал за ним так внимательно, что непременно угадал бы истину, если бы прибытие герцога Альбы и герцога Савойского не внесло перемен и новых забот в жизнь двора и не помешало бы видеть то, что могло открыть ему глаза. Желание узнать истину или скорее естественная склонность человека рассказывать все, что ему известно, тем, кого он любит, подвигли его сообщить госпоже де Мартиг о необычайном поступке особы, признавшейся мужу в страсти, которую она питала к другому. Он уверил госпожу де Мартиг, что господин де Немур и был тем, кто внушил эту пылкую страсть, и просил помочь ему наблюдать за герцогом. Госпожа де Мартиг была очень довольна, что узнала это от видама; и то любопытство, которое, как она видела, дофина выказывала к тому, что касалось господина де Немура, возбуждало в ней еще большее желание разгадать эту историю.

За несколько дней до того, что был выбран для свадебной церемонии, дофина давала ужин королю, своему свекру, и герцогине де Валантинуа. Принцесса Клевская, замешкавшись с одеванием, отправилась в Лувр позднее, чем обыкновенно. Уезжая туда, она столкнулась с дворянином, которого послала за ней дофина. Когда она вошла в спальню дофины, та крикнула ей с постели, что ждала ее с большим нетерпением.

– Полагаю, Мадам, – отвечала принцесса, – что не должна вас благодарить за такое нетерпение и что причиной тому нечто иное, нежели желание меня видеть.

– Вы правы, – согласилась дофина, – и все же вы должны быть мне благодарны, потому что я хочу сообщить вам одну историю, которая, я уверена, доставит вам удовольствие.

Принцесса Клевская опустилась на колени у постели, и, к счастью для нее, лицо ее оказалось в тени.

– Вы помните, – продолжала дофина, – как мы хотели разгадать причину перемен, творившихся с герцогом де Немуром; мне кажется, я их узнала, и это нечто такое, что вас удивит. Он безумно влюблен в одну из самых красивых женщин при дворе и очень ею любим.

Эти слова, которые принцесса Клевская не могла отнести к себе, так как не предполагала, что кто-либо знает о ее любви к герцогу, причинили ей боль, которую нетрудно вообразить.

– Я не вижу в этом ничего, – проговорила она, – что могло бы вызвать удивление, когда речь идет о человеке таких лет и такой наружности, как господин де Немур.

– Вас и должно удивить не это, – возразила дофина, – но то обстоятельство, что женщина, любящая господина де Немура, ни разу ему этого не показала и, опасаясь, что не всегда сумеет быть госпожой своей страсти, призналась в ней мужу, чтобы он удалил ее от двора. И это сам господин де Немур рассказал то, что я вам говорю.

Если поначалу принцессе Клевской была мучительна мысль, что речь в этой истории идет не о ней, то последние слова дофины привели ее в отчаяние, доказав, что речи о ней здесь слишком много. Она не могла отвечать и стояла, опустив голову на постель, пока дофина продолжала говорить и была слишком увлечена своим рассказом, чтобы заметить ее смятение. Когда принцесса Клевская немного пришла в себя, то сказала:

– Эта история не кажется мне правдоподобной, Мадам, и я хотела бы знать, кто вам ее поведал.

– Это госпожа де Мартиг, – отвечала дофина, – которая узнала ее от видама де Шартра. Вам известно, что видам в нее влюблен; он доверил ей эту историю как тайну, а ему ее рассказал сам господин де Немур. Правда, герцог де Немур не назвал ему имени дамы и даже не сознался, что он и есть тот, кого она любит, но видам де Шартр в этом не сомневается.

Под конец этих слов дофины кто-то подошел к ее постели. Принцесса Клевская стояла так, что не могла видеть, кто это был; но недоумение ее развеялось, когда принцесса удивленно и радостно воскликнула:

– А вот и он сам, и я его обо всем расспрошу.

Принцесса Клевская, не оборачиваясь в его сторону, поняла, что это герцог де Немур; так оно и было. Она торопливо наклонилась к дофине и совсем тихо сказала ей, что надо остерегаться говорить с ним об этой истории, что он доверил ее видаму де Шартру и что так можно их поссорить. Дофина ей отвечала, смеясь, что она слишком осмотрительна, и обернулась к господину де Немуру. Он был одет для вечера во дворце и заговорил с той обходительностью, что была ему так свойственна:

– Мадам, думаю, я буду не слишком дерзок, если предположу, что вы говорили обо мне, когда я вошел, что вы намеревались меня о чем-то спросить, а принцесса Клевская этому противится.

– Это правда, – отвечала дофина, – но на сей раз я не буду с ней так уступчива, как обыкновенно. Я хочу услышать от вас, правдива ли та история, что мне рассказали, и не вы ли тот человек, который влюблен в одну придворную даму и любим ею, но она тщательно скрывает от вас свою страсть, а мужу в ней призналась.

Тревога и смятение принцессы Клевской превосходили все, что доступно человеческому воображению, и если бы сама смерть явилась избавить ее от такого состояния, то была бы встречена ею с радостью. Но господин де Немур был в еще большем смятении, если только такое возможно. Слова дофины, которая, как он имел основания полагать, не питала к нему ненависти, в присутствии принцессы Клевской, той из придворных дам, кому она более всех доверяла и кто в свой черед более всех доверяла ей, рождали в его уме такую путаницу диковинных мыслей, что он был не властен над своим лицом. Затруднительное положение, в которое принцесса Клевская попала по его вине, мысль о том, что он дал ей справедливый повод его ненавидеть, столь сильно его поразили, что он не мог отвечать. Дофина, видя, в каком он замешательстве, воскликнула, обращаясь к принцессе Клевской: