Принцесса Клевская - [144]

Герцог был так полон своей страстью и так поражен тем, что услышал, что совершил обычную неосторожность: говорить в общих выражениях о своих особых чувствах и рассказывать о собственных приключениях под заемными именами. На обратном пути он перевел разговор на любовь, стал восхвалять счастье любить женщину, достойную любви. Он говорил об удивительном воздействии этой страсти и наконец, не в силах хранить в себе изумление от поступка принцессы Клевской, описал его видаму, не называя имен и не упоминая, что имел к нему какое-то отношение; но он рассказывал об этом поступке с такой горячностью и с таким восхищением, что видам тут же заподозрил, что герцог играл в этой истории какую-то роль. Он стал со всей настойчивостью уговаривать герцога ему в том признаться. Он сказал, будто давно понял, что герцог питает какую-то сильную страсть и что несправедливо с его стороны таиться от человека, который доверил ему тайну своей жизни. Господин де Немур был слишком влюблен, чтобы признаться в своей любви; он всегда скрывал ее от видама, хотя и любил его больше всех при дворе. Он отвечал, что один из его друзей рассказал ему эту историю и взял с него слово молчать и что он тоже просит видама хранить эту тайну. Видам уверил его, что не будет о ней говорить; и все же господин де Немур раскаивался, что сказал ему так много.

Тем временем принц Клевский явился к королю; сердце его терзала мучительная боль. Ни один муж не питал к жене столь пылкой страсти и столь глубокого уважения. То, что он узнал, не лишило принцессу этого уважения, но оно стало иным, чем прежде. Более всего занимало принца желание угадать того, кто сумел ей понравиться. Господин де Немур пришел ему на ум первым, так как был самым привлекательным мужчиной при дворе, а затем шевалье де Гиз и маршал де Сент-Андре, двое мужчин, которые старались ей понравиться и все еще оказывали ей много внимания; так он остановился на мысли, что это должен быть кто-то из них троих. Он появился в Лувре; король увел его в свой кабинет и сказал, что выбрал его сопровождать Мадам в Испанию, что, по его мнению, никто не справится с этим поручением лучше принца и никто также не принесет Франции больше чести, чем принцесса Клевская. Принц отнесся к столь почетному выбору как должно и к тому же решил, что это обстоятельство позволит его жене удалиться от двора без видимых перемен в ее поведении. Однако до отъезда оставалось слишком много времени, чтобы это могло вывести принца из его нынешнего затруднительного положения. Он тотчас же написал жене, извещая ее о том, что сказал король, и напоминая снова о своем непременном желании, чтобы она вернулась в Париж. Она вернулась, как он велел, и когда они встретились, то оба были в глубокой грусти.

Принц Клевский заговорил с ней как самый благородный и самый достойный ее поступка человек на свете.

– Я вовсе не тревожусь о вашем поведении, – сказал он, – у вас больше сил и добродетели, чем вы сами думаете. И не страх за будущее меня печалит. Меня печалит лишь то, что вы питаете к другому чувства, которых я вам внушить не сумел.

– Не знаю, что вам ответить, – промолвила она, – я умираю от стыда, говоря с вами об этом. Молю вас, избавьте меня от столь мучительных бесед, руководите мною, устройте так, чтобы я ни с кем не виделась. Это все, о чем я вас прошу. Но позвольте мне не говорить больше с вами о том, что делает меня недостойной вас и что я считаю недостойным меня.

– Вы правы, сударыня, – отвечал он, – я злоупотребляю вашей кротостью и вашим доверием; но имейте и вы сострадание к тем чувствам, в которые меня повергли, – подумайте, ведь, как бы много вы мне ни сказали, вы таите от меня имя, возбуждающее у меня такое желание его узнать, что я не смогу с этим желанием жить. Я не прошу вас удовлетворить его, но не могу и не сказать вам, что вижу того, кому должен завидовать, либо в маршале де Сент-Андре, либо в герцоге де Немуре, либо в шевалье де Гизе.

– Я ничего вам не скажу, – проговорила она краснея, – и не дам вам своими словами повода ни уменьшать, ни усиливать ваши подозрения; но если вы попытаетесь их разрешить, наблюдая за мной, то приведете меня в такое смятение, что оно всем бросится в глаза. Бога ради, – продолжала она, – позвольте мне не встречаться ни с кем, под предлогом какой-нибудь болезни.

– Нет, сударыня, – возразил он, – все скоро догадаются, что это обман, к тому же я хочу полагаться только на вас саму; выбрать такой путь подсказывает мне сердце, и разум советует мне то же самое. Ваш нрав таков, что, оставляя вам полную свободу, я заключаю вас в границы более тесные, чем если бы я сам их определил.

Принц Клевский не ошибался: доверие, которое он выказывал жене, еще больше укрепляло ее против господина де Немура и заставляло принимать решения более суровые, чем могло бы сделать любое принуждение. Итак, она ездила в Лувр и к дофине, как обыкновенно, но избегала присутствия и взглядов господина де Немура так тщательно, что едва ли не вовсе лишила его счастья верить, что он любим. Он не видел в ее поведении ничего, что не убеждало бы его в обратном. И только одно подтверждало, что он не ошибался: глубокая грусть принцессы Клевской, которой она не могла скрыть, как ни старалась. Быть может, любезные взгляды и речи не разожгли бы его любовь так, как эта строгость в поведении.