Принц Уэльский - [12]

- А почему бы ей передумать? - не удержался я.

- Вы же всё видели,- просто ответил он.- Ладно, хватит, я устал. Ну... раз, два, три! - И, встряхнувшись, зашагал к выходу. Я скрепя сердце последовал за ним.

Гостиная, где Петенька, видимо, уже не раз бывал, решая разные творческие задачи, оказалась большой комнатой со столами, столиками, мягкими стульями, стенкой и пузатыми божками, которые таращились на нас из всех темных углов. Неплохое место, чтоб спрятать труп, но вряд ли подходящее, чтобы поскорее рассчитаться со скромными мухоторговцами, думал я, пока мы выдвигали ящики, зажигали лампы и заглядывали под диванчики.

- Ваша мадам не издевается над нами? - хмуро спросил я минут через пятнадцать.- Где деньги?

- Ищите, и-щи-те...- шепнул Петенька, одобрительно глянув на меня.

Нашел, конечно же, он. Но с моей помощью. Разозлившись вконец и давая себе слово никогда больше не лезть во всё это, я отшвырнул со стенки на тахту статуэтку кабана Бако, пожирающего дурные сны, как позже объяснил Петенька. По-моему, этому кабану следовало начать со своей хозяйки; но, ставя его на место, мой спутник заметил, что покрывало на тахте слегка бугрится, пошарил своей узкой кистью и через секунду держал в руке то, за чем мы пришли.

- П-паундз,- пропел он, разглядывая купюры.- Все-таки я их вышколил, моих баб! Какую валюту требуют, такую и дают. А молодцы эти англичане,- повернулся он ко мне с несколько натянутой развязностью.- Вот смотрите, большинство стран на своих купюрах рисует массовых убийц, да? А тут - сцена из Диккенса... сам Диккенс... Фарадей, ставящий опыт. Здорово, правда?

- Да, - медленно сказал я.- Пойдем отсюда.

Я колебался между глубокой жалостью и не меньшей неприязнью к этому хамелеону. Почему колебался? Ну... я как-то не умею полноценно испытывать оба чувства сразу. В моем возрасте и при моей профессии - если, конечно, возраст чему-то учит, а профессии вы соответствуете - пора уже избавиться от привычки побивать ближнего камнями. А потом, относится это к делу или нет, у меня никогда не было ни братьев, ни сестер. Вот я и стал со временем относиться к Петеньке немного как к младшему брату. Тут надо или порвать с ним, или молчать и не мучить его, или... искать какой-то третий, человеческий путь. Если он есть. Но не сейчас! Сейчас этот человек устал, и ему гораздо хуже, чем мне.

Гости только что разъехались, и Дрель начала собирать товар. Я заметил, что ни Папилео Улиссес, ни Папилео Блюме среди коробок не было, а глаза Дрели горят торжеством. Паук, однако, был на месте - большой, мохнатый, уверенно расставивший лапы, словно это ему хозяйка коллекции была обязана уменьшением своих запасов...

Прошло два месяца.

За это время наши с Петенькой отношения потеряли былую ясность. То в них царил холодок, то я старался быть к нему внимательнее и мягче, чем когда-либо,- смотря по тому, что мне вспоминалось. Но, как я уже говорил, у меня лучше получается второе, чем первое. Если на бумаге приятно воспитывать и наставлять на путь истинный, то в жизни это удовольствие ниже среднего. Не претендуя на правоту, я только надеюсь, что и ко мне мои ближние когда-нибудь отнесутся так же.

Да и чем я, нищий и бездомный, мог поманить его, преуспевающего и сытого? Если считать мораль главным золотым запасом, так сказать, Форт-Ноксом любого общества (у меня как-то язык не поворачивается сказать "Центробанком"), то не разграблен ли наш Форт-Нокс дочиста? Что у нас осталось? Какие вечные ценности? Ведь Петенькин друг-соблазнитель сказал ему в свое время чистую правду! "Уж наверное,- говорил я себе,- Петенька давно приготовил путь к респектабельному будущему. За таких, как он, волноваться нечего - мне бы лучше о себе подумать. А эти его похождения... еще немного - и всё будет кончено".

Нас никто не тревожил. Петенька звонил, исчезал, возвращался - кажется, почти всегда с добычей,- а самому ему позвонили только раз: "Дрель, ты? Здравствуй... Да, по двести двадцать. Рашида? Какая Рашида? Племянница? Почему против, пусть помогает... Только с условием: ко мне не водить, и чтоб даже не знала, где я нахожусь. Дай ей пару образцов подешевле. Привет!" Словом, мы жили спокойно, пока в его комнате и в моей не рухнул потолок.

К счастью, нас обоих дома не было, и мухопитомник также не пострадал. Дядя пригнал знакомых шабашников; те прохрипели, что за неделю управятся.

- Ништяк,- сказал нам дядя.- Сделаем навесные, лучше прежних. А вы до тех пор поживите по-советски, со всеми. Праскухин ничего не скажет. Он у меня теперь вот где! - И перед моим носом возник торжествующий кулак с побелевшими костяшками.- Будете по-прежнему вдвоем, в полулюксе...

Если бы он сказал - "в недолюксе", было бы точнее. Но против истины не попрешь: нам досталась единственная во всем общежитии комната с ванной и даже душем, откуда раз в неделю почти текла нехолодная вода.

Петенька сначала был очень недоволен, но потом смирился и даже обрадовался новому обществу, быстро перезнакомившись со всеми литераторами. Если мне он своих стихов не показывал (думаю, не хотел предстать передо мной в столь странной ипостаси), то им показывал: они ведь не знали, кто он. И, конечно, моя первая встреча с Петенькой на самом деле была не первой, просто ему было неприятно в этом сознаваться. Только одному человеку он проболтался насчет мух - и как раз тому, кому не надо бы: Глызину. Вообще этот Петенька был какой-то странный! То соблюдал миллион предосторожностей, то сразу доверялся понравившемуся собеседнику. Все-таки он занимался не своим делом.