Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами - [24]

Уму и глупости курю я в равной доле;

Мне б дым разъел глаза. Скажу я слово вам,

Что слога чистоту мне не поддержит боле,

Но все ж пришло на ум. Вот: якаю я вволю.

Любовь к себе искать повелевает нам

Одни любезные предметы и созданья.

Вольтер для русского хвалы нашел в преданье.

«Овидий в Скифии, в изгнанье, — он сказал, —

Отцом стал отпрыска, что род продолжил славный.

Я знаю: вы — его наследник полноправный.

В объятьях северных вас праотец зачал»[212].

Я б рассказал о вас намного лучше, право,

У вас не счесть даров, чтоб увенчаться славой,

На службе, на войне вы можете стать всем,

Но Эпикуру вслед хотите быть никем.

Екатерины друг и верный подопечный,

Воспоминанье вы о ней храните вечно.

Посредственность мила, с ней ладить всяк готов.

А вам среди глупцов легко найти врагов.

Претит соседство мне с такими господами,

Я на Парнас стремлюсь, где буду рядом с вами.

Фрагмент послания графу Федору Головкину в стихах и прозе [213]

Как мне сия приятна мина,

Где благодушие царит,

Лукавство легкое — невинно

И доброты не утаит.

Улыбка, ваш залог успеха,

Всегда достоинство хранит.

Когда ж вы шутите — потеха

Нам ваш невозмутимый вид.

Вам уготовано судьбою

Смешенье разных стран являть.

Вы ангел ликом и душою,

И вам даров не занимать.

Вам легкость подарили галлы,

В вас есть сметливый ум славян,

Батавов здравый смысл немалый,

Глубокомыслье англичан.

Камзол ваш, что расшит в Валере[214],

Ворчанье ваше, милый смех,

Ленивца утро в интерьере

Особняка, прелестней всех[215],

Приходят мне на ум всечасно,

В тиши покоя не дают.

Как подошел бы, вижу ясно,

Вам на моей горе[216] приют.

Когда б отъезд вам предписала

Полиция де Ровиго[217],

Здесь с нами, не грустя нимало,

Вы зажили бы ого-го!

Не надо вам напоминать

Героев прошлого свершенья.

Здесь некогда поляков рать

Смогла в неудержимом рвенье

Турецкое кольцо прорвать

И даровать свободу Вене.

На праздность вознегодовав,

Потом мы, камальдулов[218] кельи

У сих бездельников забрав

И их жилища приубрав,

Отпраздновали новоселье.

Письма

Ф. Г. Головкин принцу де Линю, б. г. [219]

Суббота, 27‐е

Благодарю Вас, принц, за книги, которые Вы любезно дали мне почитать; но сколь различно я с ними простился! Я сказал нежное «до свидания» детищу всегда плодовитого и блистательного вдохновения, коего даже небрежности кажутся оригинальными, но я, конечно, выгнал вон гадкого маленького бастарда Макиавелли, жалкий плод злобы и фанатизма. Я даже склонен предположить, что сей якобы министр был всего лишь безвестным писакой, подкупленным врагами Леопольда[220], дабы встревожить и взбудоражить все окружающие его партии. Если бы министр, придерживающийся подобных принципов, и впрямь существовал, то он бы не утерпел и выдал себя. К сожалению, только бездарных и тупых советников узнают, когда зло уже сделано; мерзавец всегда сделает меньше зла, чем глупец, ибо мерзавцев вешают, а глупцы уходят в отставку с хорошим пенсионом и насмехаются над нами. Полагаете ли Вы, что переводить немцев значит оказывать им услугу, да и французам тоже? Вот сомнение, каковое я смиренно предлагаю разрешить вашему всемогуществу в области доброго и прекрасного. Коли бы я посмел, то поделился бы как-нибудь с Вами кое-какими мыслями по сему вопросу, ибо он меня уже занимал. Довольно Шиллеру того, что Вы сочли его достойным вашего пера[221].

Признаюсь, я был даже удивлен вашим беспристрастным суждением. Не всем даны превосходство и непредвзятость; прежде надобно их проявить и в других обстоятельствах. Большинство немецких трагедий — драмы только по форме. В сущности, это диалоги на тему исторических событий. Когда же решили избежать сего недостатка, то стали сочинять исторические романы, страдающие противоположным изъяном: смесью исторической правды с играми воображения. Или нет средства найти золотую середину и представить нам великих людей, перенеся нас в самые интересные эпохи их жизни и заставив их действовать посредством речей и диалогов?

Избежав, с одной стороны, строгих условностей драматического искусства, а с другой, бесчисленных исторических подробностей, возможно было бы дать сжатый и точный портрет великих людей в самые занимательные эпохи их общественной и личной жизни. Вот что составляет одну из самых чувствительных прелестей Плутарха, мемуаров, изобилующих анекдотами, и вообще всех сочинений, позволяющих нам увидеть человека вблизи. Мне нет надобности говорить Вам, кому я предназначаю сие предприятие как самому достойному и способному его свершить, но при одном условии: он должен великодушно пожертвовать теми очарованием и превосходством, коими проникнуты все его слова и мысли, и спуститься на уровень сих действующих лиц. Сойдет, если Вы найдете мне подобного Вам; покамест же позвольте мне, дорогой принц, питать лишь к Вам чувства самого глубокого почтения и самой нежной привязанности.

Головкин

Принц де Линь Ф. Г. Головкину [Кальтенберг [222] , 11 апреля 1805 г.] [223]

Хотите знать, что я делаю и что буду делать? Спросите нашу княгиню. Хотите знать, кого я и впрямь люблю больше всех? Посмотритесь в зеркало, состройте хорошенькую мину и выпейте за Ваше здоровье. Вы еще недостаточно глупы, чтобы отправляться в Голландию, Вас сожгут как колдуна, дорогой друг, или примут за комету, чей хвост напрасно станут искать. Нежные звуки Вашего голоса настроят против Вас всех лягушек