Принц Николас - [63]

Меня ничего не беспокоит, ни единой мысли о последствиях или ответственности. Потому что это Оливия – и это все меняет.

– Ты уверен? – спрашивает она.

Я перемещаю член к ее узкой, скользкой дырочке, чувствуя желание толкнуться жестко и глубоко.

– Да, да, уверен.

Оливия кивает, и я проникаю в нее.

Ее мышцы плотно сжимаются вокруг меня, крепко и нежно, заставляя меня громко стонать.

– Ох, боже…

Без презерватива – плоть к плоти – удивительно. Даже больше, чем удивительно. Плавное скольжение в тугое тепло приносит невероятное удовольствие. Я наблюдаю, как вхожу в нее, чувствуя каждый дюйм.

Это самое эротичное зрелище, которое я когда-либо видел.

Оливия стонет… мы оба стонем.

И без малейшего сомнения я уверен, что мы очень, очень поздно приедем на вечеринку Генри.

* * *

Оливия

Мы настолько поздно покидаем дворец, что Николас звонит Бриджит и просит придержать для нас трап. Он уверяет, что мы все равно просто покатаемся по заливу, но я надеюсь, что Генри не обидится на нас за задержку.

Мне не стоило волноваться. Как только мы оказываемся на яхте, становится ясно, что Генри слишком пьян, чтобы заметить что-либо или беспокоиться.

Он небрежно обнимает нас обоих, словно не видел неделю.

– Я чертовски рад, что вы пришли! – восклицает он, широко раскрывая руки. – Я обожаю эту лодку!

В глазах Николаса заметно беспокойство.

– Это вообще-то корабль, младший братец.

Генри закатывает глаза и спотыкается, чуть не упав.

– Тебе когда-нибудь надоест исправлять людей? Выпей уже!

И мы это делаем.

Я пыталась представить, как может выглядеть королевская яхта, но после всего увиденного в этой дикой поездке понимаю, что мое воображение слишком слабо.

На корабле есть любые роскошества. Это плавучий дворец и почти такой же большой. Гирлянды усеивают небо над палубой, некоторые гости (тоже пьяные, но не так сильно, как Генри) превращают ее в импровизированный танцпол. Они двигаются в такт музыке, которая раздается из колонок диджея у пульта. Играет Канье Уэст, отчего я смеюсь про себя, вспоминая наше первое с Николасом свидание.

Кажется, это было так давно. Так много всего произошло.

Так много всего… изменилось.

С напитками в руках мы с Николасом смешиваемся с толпой. Он знакомит меня со всевозможными аристократами: герцогом, бароном, леди и одной маркизой, что бы это ни значило.

Отыскав Франни и Саймона, держимся очень близко к ним.

Час спустя мы стоим у перил, легкий ветерок развевает мои волосы – он недостаточно сильный, чтобы нанести какой-либо вред прическе. Саймон заводит разговор о своих планах по расширению «Barrister’s». О расширении ассортимента.

Я смотрю на Николаса, и мое сердце замирает. Потому что он не слушает Саймона, его взгляд направлен на палубу, на противоположные перила. Я никогда до этого не видела Николаса в таком ужасе. Но именно эта эмоция замерла на его лице.

– Генри, – шепчет он самому себе. А потом кричит: – Генри!

Он бросается вперед через палубу, я поворачиваюсь как раз, чтобы увидеть, что до смерти его напугало. Генри смеется, слишком сильно опираясь на перила.

А потом… медленно… через них переваливается.

Кто-то кричит. Николас вновь выкрикивает имя брата. Охранник делает ошибку, пытаясь его остановить, и на свою беду получает локтем в нос.

Когда Николас достигает места, где только что стоял его брат, он не медлит ни секунды – хватается за перила корабля руками и перепрыгивает их.

И так оба принца Весско оказываются за бортом.

* * *

Охранники в черных костюмах ожидают снаружи у двери частной палаты больницы. Кто-то принес Николасу сухую сменную одежду: джинсы и простую черную футболку.

Он переоделся после того, как главный врач предоставил ему и представителям королевы сведения о состоянии Генри. По их предположениям, он ударился головой, когда падал вниз. Легкое сотрясение и все признаки, которые указывают на то, что более серьезные травмы отсутствуют.

Но Николасу от этого не легче.

Он сидит в кресле у кровати, наклонившись вперед и опираясь локтями о колени, весь натянутый и напряженный, а зубы стиснуты. Его глаза не отрываются от брата, находящегося без сознания, будто это сможет его разбудить. В комнате гробовая тишина, за исключением звуков глубокого, ровного дыхания Генри и сигнала аппарата, что следит за сердечным ритмом.

Нас здесь двое, но я не чувствуя себя неловко или неуместно. Нет желания предложить ему что-то перекусить или чашку кофе. Потому что я знаю, что все, чего хочет Николас, – это я, он нуждается во мне прямо сейчас. Поэтому нет другого места на Земле, где я хотела бы быть.

Я опускаю руку ему на плечо и разминаю его. Он поворачивается ко мне, встречаясь со мной взглядом, и, боже, в его глазах читается гнев. Переполненные печалью, виной и гневом глаза – будто он не может решить, что хочет сделать: заплакать или побить своего брата.

Я бы чувствовала то же самое, если бы это произошло с Элли. Я бы хотела встряхнуть ее, обнять и задушить, все одновременно. Поэтому я скупо улыбаюсь Николасу.

И, как будто почувствовав, что внимание Николаса направлено не только на него, Генри начинает шевелиться. Его густые белые брови сходятся на переносице, он стонет и медленно, с трудом открывает глаза, так похожие на красивые серо-зеленые глаза Николаса. Они расфокусированы, медленно осматривают комнату, с каждой секундой становясь настороженнее, прежде чем Генри наконец замечает Николаса.