Мое первое воспоминание ничем не отличается от всех остальных. Мне три года, и это мой первый день в садике. По какой-то причине моя мать проигнорировала тот факт, что я мальчик, и одела меня в ужасный комбинезон, рубашку с рюшами на манжетах и лакированные ботинки. Я планировал при первой же возможности испортить свой наряд.
Но не это я сильнее всего запомнил.
На тот момент видеть объективы камер, преследующие меня, было привычно, как видеть птицу в небе. Я должен был к ним привыкнуть, и думаю, что так и произошло. Но в тот день все шло по-другому.
Потому что там были сотни камер.
Они заполняли каждый дюйм тротуара и улиц, собирались у входа в мой детский сад, как одноглазые монстры, готовые напасть. Я помню голос своей матери, нежно успокаивающий, когда я вцепился в нее, но я не мог разобрать ее слова. Они были заглушены щелчками затворов и криками фотографов, зовущих меня по имени.
– Николас! Николас, сюда, улыбнись! Посмотри сюда, малыш! Николас, сюда!
Тогда я впервые заметил, что мы другие. Годы спустя я понял почему. Всемирно известные, узнаваемые, наша жизнь привлекала внимание газет.
Слава – странная, мощная вещь. Она похожа на приливы и отливы. Люди захлебываются в ней, она их захватывает, но со временем слава отступает, и бывший объект ее внимания становится никем.
Этого никогда не случится со мной. Я знал, что мое имя вошло в историю еще до моего рождения и останется в ней и после того, когда я превращусь в пыль. Дурная слава временна, популярность быстротечна, а король… король вечен.
Николас
Можно было подумать, что я уже привык и не замечаю, как за мной наблюдают, пока я сплю.
Но это не так.
Я открываю глаза, чтобы увидеть тощее и морщинистое лицо Фергуса, склонившегося в нескольких дюймах от моего лица.
– Черт возьми!
Не очень приятный вид.
Он посмотрел на меня неодобрительно, и затем его взгляд стал блуждать по комнате. Мы с братом всегда думали, что он имеет удивительную способность видеть все и сразу, в то время как его пристальный взгляд направлен в противоположную сторону комнаты.
В каждом стереотипе есть что-то от истины. Я всегда подозревал, что стереотип о снисходительном, но вздорном слуге начался с Фергуса.
Бог знает, морщинистый ублюдок довольно старый.
– Я прождал слишком долго, пока вы проснетесь. Думаете, у меня нет других дел? Я уже подумывал вас просто ударить. – Он выпрямляется у моей кровати, насколько его древний позвоночник позволяет ему.
Он преувеличивает. О наличии других дел, а не о том, чтобы ударить меня.
Я обожаю свою кровать. Это подарок на мое восемнадцатилетие от короля Женовии. Это блестящее произведение искусства с четырьмя стойками с ручной резьбой XVI века, выполненное из бразильского красного дерева. Матрас набит мягчайшим пухом венгерского гуся, а в египетских хлопковых простынях количество нитей настолько высоко, что это незаконно в некоторых частях света. Все, чего я хочу, это перевернуться и скрыться под ними, как ребенок, который не хочет идти в школу.
– Вы должны появиться в зеленой гостиной через двадцать пять минут, – скрипучее предупреждение Фергуса, как наждачной бумагой проходится по моим ушным перепонкам.
Нырнуть под одеяло уже не вариант. Это не спасет вас от вооруженного мачете психопата… или плотного графика.
* * *
Иногда мне кажется, что я шизофреник. Диссоциативный, возможно, с раздвоением личности. В этом не было бы ничего необычного. Всевозможные расстройства встречаются и в нашей родословной: гемофилия, бессонница, лунатизм… рыжие. Думаю, я должен чувствовать себя счастливым, что у меня ничего такого нет.
Моя проблема – голоса. Не тот вид голосов, которые звучат в моей голове, а ответы на вопросы, которые не соответствуют тому, что вылетает из моего рта.
Я почти никогда не говорю то, что действительно думаю. Иногда я так полон дерьма, что мои глаза становятся коричневыми. Возможно, это и к лучшему.
Я думаю, что большинство людей идиоты.
– И мы возвращаемся к разговору с его Королевским Высочеством Принцем Николасом!
Говоря об идиотах…
Светловолосый, худощавый мужчина, который сидит напротив меня и проводит это увлекательное интервью? Его зовут Тедди Литтлкок[1]. Нет, реально, это его фамилия и то, что я слышу, это не оксюморон. Можете ли вы представить, каково ему было учиться в школе с такой фамилией? Этого почти достаточно, чтобы я чувствовал себя плохо. Но не совсем.
Литтлкок журналист, а у меня есть особый вид брезгливости по отношению к ним. Миссия СМИ всегда заключалась в том, чтобы загнать могущественных людей в угол и засунуть их проступки в их аристократические задницы. Что в некотором смысле хорошо, большинство аристократов первоклассные ублюдки. Все об этом знают. Меня волнует, когда это незаслуженно. Когда в опубликованном нет ничего правдивого. Когда поблизости нет грязного белья, СМИ протащат через дерьмо накрахмаленную рубашку и создадут свое. Вот вам оксюморон: журналисты чисты.
