Primièra canso - [18]

Серж пожал плечами. Конечно, Паулюс был прав. Самой большой мечтой монаха были виноградники вокруг Трезмонского замка в Фенелле да вино, которое он станет из него изготавливать. Его не научили мечтать о большем. Но именно потому он часто оказывался прав.

– У герцога ближайшая родня – Ее Светлость да я с любезным старшим братцем, которому, между нами говоря, на все, кроме вина да девок, плевать. И еще граф Салет, но он, как всегда, в походах. Я помогу ей тоже, чем смогу. Уж запугать Бертрана, чтобы он слушался ее, я как-нибудь сумею.

Паулюс ничего не ответил. Снова выпил, довольно крякнул и почесал затылок. Никогда не замечал он раньше за своим другом тяги к хозяйствованию. Спеть веселую песню, погулять в харчевне, отправиться за музой – к этому трубадур был готов всегда.

– А давай навестим твою мельничиху с сестрой! – рассмеялся монах.

Серж опустошил чашу с вином и уныло воззрился на приятеля. Объяснять ему, что даже смотреть на Катрин-мельничиху не мог с тех пор, как появилась Катрин-герцогиня, он не стал – Паулюс, конечно, тотчас поднял бы его на смех. Говорить, что с того апрельского поцелуя, когда она упала с лошади, он будто околдован ею, было нельзя тем паче.

– Бог с тобой, святой брат, – мрачно ответил Скриб, – мы герцога едва похоронили. В доме траур. Я даже думать не могу о плотских утехах. Каждую ночь молюсь о его душе и оплакиваю его...

Глаза святого брата полезли на лоб. И он едва не захлебнулся вином, но Бог уберег его от смерти и в этот раз.

XV

Август 1185 года

– Я вот думаю, Ваша Светлость, решится Жером или не решится... Свадьбу бы сыграть хорошо в сентябре. Но это я себе эдак мечтаю, а он даже не думал еще сговариваться с моим отцом. А если тот откажет? Ведь Жером ему никогда не нравился. Матушка и вовсе говорит, что он слишком красив для мужа. А что же делать мне, Ваша Светлость, коли я красивого полюбила? Нравятся мне красивые. А ведь он еще и конюший! Все девки у нас на него заглядываются. Вы уж простите, Ваша Светлость, я знаю, черная у меня душа... Но не могу я не радоваться тому, что вы теперь одна нам госпожой. Хоть перед свадьбой могу быть спокойна, что попаду к Жерому непорченая. А то ведь при Его Светлости как было... Придет крестьянин в жены кого просить, а Его Светлость сперва сам девку пробует. Прямо после венчания! Вместо мужа! Хоть он при Клодетт и остепенился немного, а все же свадеб не пропускал. Так что, если сподобится Жером, вот ему радость перепадет! Да и мне эдак проще будет. Я ведь только Жерома целовала, других мужчин – никогда не доводилось, к счастью. Вдруг бы чего не так сделала. А Жером едва ли останется недовольным, его я знаю. И если он таки сговорится с отцом, да еще и отец разрешит, то в сентябре венчаться – самое лучшее дело. К тому времени урожай уберут как раз. Коли, конечно, Скриб Бертрана из замка не выгонит – кто ж тогда за сбором урожая проследит, не трубадур же! Иначе совсем дело станет. Вы только вообразите себе, Ваша Светлость! Серж наш уверяет, что месье Бертран слишком рано затеял сбор яблок в западных садах. Дескать, те еще недостаточно налились. Так мы их каждый год в начале августа убираем. И что, что они зеленые? А вдруг сгниют, если их позже снять. А Скриб говорит, никуда не годится! Говорит, в них тогда сахару больше нужно, а это, дескать, нехорошо. Лучше ждать, покуда сами дозреют. А из-за сена на прошлой неделе они с месье Бертраном так кричали, так кричали! Вы только подумайте, месье Бертран вздумал его аббатам Вайссенкройца продавать за сущие гроши. Дело-то богоугодное. А Скриб ему на это...

– Скриб? – отозвалась Катрин, пропустив почти все, о чем болтала Агас, но вдруг услышав, что служанка говорит о трубадуре. – Скриб в замке?

Ее Светлость много дней ничего не знала о нем. Она видела Сержа на похоронах герцога, безотрывно глядя на него из-под своей вуали. И после думала, что он уехал. В замке всегда было тихо. Никто не пел и не играл.

– А где ему быть-то? – удивилась Агас. – Герцог умер, граф дю Марто уехал в свой Париж. А Скриб остался. Вот ведь радость нашим девкам! Очень уж песни его любят, дурынды!

– Так пусть бы и пел. Девкам, – проворчала герцогиня. – И что же Бертран, слушает его?

– Все знают, что Скриб был любимцем Его Светлости. Герцог едва ли собственного сына воспитал бы лучше. Вот и слушают.

– Скриб слишком много себе позволяет. Он не сын герцогу.

Агас кивнула и посмотрела в окно.

– Не сын... – соглашаясь, сказала она, – но мог бы украсить своими канцонами пусть и королевский двор. Иначе герцог ни за что не выпроваживал его в Париж.

– Теперь, вероятно, он не собирается уезжать, коль так рьяно принялся за управление? – усмехнулась Катрин.

– Ну, вы ведь не выходите... а месье Бертран... – Агас замолчала, перевела взгляд на Ее Светлость и, наконец, решилась, – а месье Бертран и при Его Светлости подворовывал, но тот глаза закрывал, покуда в меру. А теперь ведь за мерой следить надо.

– И трубадур решил, что именно он и будет следить за этой мерой? Почему меня не спросили?

– Боялись потревожить вас.

– Вот как ты это называешь? – Катрин скривила губы. – Ступай. Оставь меня пока.