Primièra canso - [17]

– Вы останетесь довольны, мессир, – сказала, наконец, Катрин.

Герцог, в самом деле, любил объезжать норовистых кобылок. Эту теперь он считал объезженной. Он снял с пальца драгоценный перстень с гербом рода своей матери и протянул его герцогине.

– Возьми. Как напоминание о нашем уговоре.

Взяв перстень, Катрин повертела его в руках и крепко сжала в ладони. Острый край больно врезался в кожу.

– Вам пора, мессир, вы опоздаете.

Его Светлость коротко кивнул и покинул покои Ее Светлости.

Двумя часами позднее сквозь шум, издаваемый прибывшими на июльский турнир зрителями, да лязг железа, прорвались истошные вопли. И еще через четверть часа Ее Светлости принесли весть о том, что герцог де Жуайез упал с лошади и сломал себе шею. В последний свой час он просил привести к нему Клодетт. Но об этом герцогине никто не осмелился рассказать.

XIV

«Все-таки Жуайез – замок, достойный и короля!» – думал брат Паулюс, почесывая затылок и разглядывая богатое убранство одного из залов, где теперь сидел он вместе со Скрибом за столом, на котором стояли вино и закуски.

Монах прибыл сюда несколько дней назад для совершения похоронной мессы по герцогу Роберу де Жуайезу, погибшему как то и положено славному рыцарю на турнире, коль не имелось подходящей войны. И задержался по просьбе герцогини, пожелавшей исповедаться.

– Так значит, у тебя теперь хозяйка? – весело подмигнул Паулюс, отправляя в рот большой кусок козьего сыра, которым славился Жуайез далеко за пределами королевства.

Трубадур вздрогнул и рассеянно посмотрел на друга. Эти несколько дней для него прошли, будто во сне. Он не верил. Все еще не верил в гибель своего покровителя, хотя и видел ее собственными глазами. На июльский турнир по обыкновению собиралась едва ли не половина королевства – во всяком случае, те, кто поддерживали герцога в его притязаниях на трон Фореблё. Не было среди них, правда, сторонников короля Мишеля... Ну что ж, зато теперь на одного претендента меньше, и в Трезмоне будет меньше причин для распрей.

Удивительно... Но только накануне ночью, перед турниром, он прощался с привычной жизнью в Жуайезе, которую он любил – да, любил. И герцога, отныне возложившего на него миссию, которой он не хотел, он любил тоже. И мучился мыслью о том, что именно герцога он намерен предать, отправившись к королю Трезмонскому. Однако самым ужасным, что ему предстояло, представлялась разлука с герцогиней... Но разве может эта разлука быть настоящей, если ничего их не связывало... Кроме его любви и его канцон. До самого рассвета болтался он у ее башни, будто... черт его знает... словно надеялся, что она выглянет в окно и увидит его. Словно это что-то могло изменить. Он и пел ей в этой надежде – только бы она знала, что он здесь, рядом, в последний раз. Потому что едва ли им еще доведется свидеться.

А потом было утро. Турнир. Смерть герцога. Похороны. И отъезд графа дю Марто, которому его попросту не успели представить.

– Хозяйка, – тихо ответил трубадур. – Да, хозяйка, друг мой. У меня всегда хозяева. Родители, брат Ансельм, герцог Робер... а теперь герцогиня Катрин.

– А ты, по своему обыкновению, все усложняешь. По-моему, не самый плохой исход, – усмехнулся Паулюс, наполнив кружку вином. Сделал большой глоток и подмигнул: – А как обстоят дела с наследником?

Серж отодвинул свою чашу и еще тише сказал:

– А я почем знаю? Герцог мне ничего не говорил. Предлагаешь у нее спросить?

Монах рассмеялся.

– Да можно и не спрашивать. Скоро и так все станет понятно. Вот интересно, что дальше-то будет... – протянул монах, почесав затылок.

Откровенно говоря, Скрибу было совершенно безразлично, что дальше. Куда больше беспокоило то, что с того часа, как герцог отдал Богу душу, герцогиня совсем перестала выходить из своей опочивальни. Только на похороны пришла, как то и положено скорбящей супруге. Но и тогда он не видал ее – она спрятала лицо свое под вуалью. И Серж, маячивший целыми днями либо у ее спальни, либо под окнами ее башни, мог думать только о том, насколько велико ее горе, как сильно она скорбит о муже. И душа его сжималась при мысли о том, что ее ледяное сердце способно на чувство.

– Дальше? – отозвался Серж. – И без того ясно... Коли она понесла, то станет растить наследника на радость жуайезцев. Коли нет – выйдет замуж снова. Кажется, так обыкновенно делают благородные вдовы. А Жуайез – богатое приданое.

– И что собираешься делать ты?

«Вытащить ее из этой проклятой башни!»

– Жить, как жил, – напустив на себя беззаботный вид, ответил Серж. – Жизнь моя довольно весела, с чего бы мне стремиться к переменам?

– Но перемены могут случиться здесь, – без улыбки сказал святой брат. – Даже наверняка случатся.

– Ну не угробит же она своим управлением Жуайез! – отмахнулся Серж. – Она не глупа.

– Еще недавно, ты, кажется, думал иначе, – с любопытством взглянул на друга Паулюс и отхлебнул вина.

– Я не знал ее в ту пору. Да и месье Бертран поможет. Его Светлость тоже не особенно заботился о хозяйстве. В последние месяцы только увлекся добычей торфа. А так месье Бертран всегда всем заправлял.

– Одно дело – герцог, а другое – его вдова, которая здесь совсем недавно.