Примаков - [8]

— Неужели изучение Востока и в самом деле накладывает какой-то отпечаток на человека?

— Для этого надо работать на Востоке всю жизнь, — считает Алексей Малашенко. — Если ты занимаешься Арабским Востоком как политолог, это, конечно, не означает, что у тебя обязательно сформируется арабский менталитет. Но вот я сам занимаюсь исламом всю жизнь и чувствую, что ислам мне всё ближе и ближе. Это идет от востоковедческого менталитета, который есть и у Евгения Максимовича. От того, что он долго работал на Востоке корреспондентом, у него сознание не изменилось. Примаков — европейский человек, но любовь к Востоку всё равно остается. Пересадили кусок Востока в тебя, и он в тебе подспудно живет. А в какой-то момент эта тяга, это чувство вдруг проявляются. Но конкретизировать это невозможно. Это не математика и не физика. Восток тянет к себе. Омут…

— Что еще вырабатывает общение с Востоком?

— Спокойствие, умение ждать, умение адекватно реагировать на то, что говорит другой человек и что он думает, умение проникать в слова, умение выжидать, умение говорить иносказательно, то есть по-восточному.

В сентябре 1956 года Примакова взяли в Комитет по телевидению и радиовещанию и определили в Главное управление радиовещания на зарубежные страны. Примаков, как многие международники, аспирантом подрабатывал на иновещании, в арабской редакции. Здесь для него и нашлась вакансия.

Иновещание было частью советской внешнеполитической пропаганды. Работавшие там журналисты писали комментарий на нужную тему, показывали текст начальству, после чего комментарий переводился на иностранный язык и дикторы зачитывали его слушателям в далеких странах. Работа на иновещании считалась хлебной, но неблагодарной. Там всегда неплохо платили, но журналисты в определенном смысле были лишены плодов своего труда. То, что они писали, нельзя было прочитать или услышать на русском языке. Их творения предназначались для граждан других стран.

На иновещании начинали очень многие известные журналисты, но со временем они находили себе другую работу. За исключением, пожалуй, одного Валентина Сергеевича Зорина, который стал и доктором наук, и профессором, и известным тележурналистом, оставаясь сотрудником иновещания.

Примаков проработал на радио шесть лет и постепенно рос в должности. В двадцать шесть лет возглавил вещание на страны Арабского Востока, в его подчинении было семьдесят человек. Потом повысили — сделали заместителем главного редактора редакции информации на зарубежные страны. Жилье они с Лаурой снимали. В 1959 году работнику Гостелерадио СССР дали свое жилье — комнату. В том же 1959 году приняли в партию, и он мог рассчитывать на дальнейшую карьеру.

— Чем занимался молодой Примаков в свободное время? — спросил я у Валентина Зорина.

— Тем же самым, что делают все молодые люди во все времена, — ответил он. — Уверяю вас, Евгений Максимович не вел жизнь анахорета. Мы, как молодые журналисты во все времена, говорили о том, что старики нас зажимают. Обсуждались и более серьезные проблемы, но в узком кругу друзей. А это было трудное время — начало пятидесятых, когда за некоторые суждения можно было оказаться там, куда Макар телят не гонял. В узком нашем кругу царило полное доверие, и мы говорили откровенно. Говорили, что так дальше нельзя… А потом начался период шестидесятников. Зря его сейчас пинают ногами. Ничего из того, что есть у нынешнего поколения, не было бы, если бы не существовало шестидесятников. А Евгений Максимович — типичный шестидесятник…

Мы ходили в театры и обсуждали спектакли. Мы книгочеи. Мы черпали свои знания не в адаптированном телевизионном варианте, а из книжек. Прочтя хорошую книгу, хотелось поделиться, о чем-то поспорить. Так что это не было сообщество сухарей, которые с утра до ночи обсуждают служебные проблемы. Все дела обсуждали — личные, семейные.

Привычка к общению, потребность в общении была такая, что оно было систематическим, встречались если не ежедневно, то несколько раз в неделю. Мы были подвижнее, мобильнее, особенно с тех пор, как оперились и у некоторых из нас появились свои машины. Евгений Максимович лих-х-хой водитель. Я, во всяком случае, если оказывался с ним в одной машине, пытался уговорить его, чтобы я сел за баранку, а не он. Словом, проблемы, как съехаться, не было, а потребность в общении была… На футбол вместе ходили.

— И такой серьезный человек, как академик Примаков, любил футбол?

— «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей…» Мы с ним в молодости много времени уделяли футболу. Вы спрашивали, о чем мы говорили… Проблемы «Спартака»: почему тренер поставил того, а не другого игрока — это было темой нашего серьезного обсуждения.

— Примаков болел за тбилисское «Динамо»?

— Он разрывался между тбилисским «Динамо» и московским «Торпедо»…

В годы службы на радио Примаков приобрел еще одного друга, с которым они особенно сблизятся, когда оба окажутся в «Правде», — это Томас Анатольевич Колесниченко.

— Мы познакомились в 1956 году, — вспоминал Колесниченко. — Он работал на радио, в арабской редакции, а я в журнале «Современный Восток». Я писал ему на радио, он писал нам в журнал, и мы на этой, можно сказать, деловой почве познакомились и сразу подружились. Когда получали гонорар, шли в ресторан «Балчуг» рядом с радиокомитетом, не нынешний пятизвездный отель, а такой заброшенный, маленький ресторанчик. Мы могли там посидеть, отметить приятное событие. Но у нас, конечно, этим не ограничивалось общение, а сразу же появились общие интересы, общая компания. Он очень хорошо умел дружить. Помню, когда он приезжал из первых зарубежных командировок, собирал нас, каждому дарил рубашку.