Прикосновение зла - [9]

Мы выпили, и вино было действительно вкусным, и, как я подозревал, оно не относилось к самым дешёвым. Но что ж, человек, который собственным тяжёлым трудом добился достатка, имел право этим достатком пользоваться. Такие люди мне нравились гораздо больше, чем те, кто прячет золото по сундукам, во всём обделяя и себя, и своих близких. А результат подобного поведения, как правило, такой, что, когда подобный скряга умирает, его семья, вместо того, чтобы погрузиться в печальные раздумья, занимается жестоким, безжалостным дележом имущества.

Я ещё немного побеседовал с Эрихом и Элизой, неожиданно наслаждаясь компанией счастливых людей, которые не хвастались этим счастьем, но и не собирались его скрывать. Потом попрощался, ибо понимал, что в какой-то момент присутствие чужого человека становится обременительным. Особенно с учётом того, что ранее Грюнн намекнул, что с удовольствием увидел бы в своём доме не одного ребёнка, а целую стайку маленьких сорванцов. Я подумал, что если я пойду спать пораньше, у него будет больше шансов начать реализовывать свои намерения. А учитывая красоту его жены, его наверняка не нужно было принуждать к подобным занятиям из-под палки.

* * *

Следующий день разбудил меня постукиванием дождя по ставням, но прежде чем я успел выйти из дома Грюннов, ливень превратился сначала в мелкий дождик, затем в редкую морось и, наконец, полностью прекратился. И только над городом по-прежнему плавал плотный слой свинцовых облаков, так что, глядя в небо, можно было почувствовать себя запертым в гигантской пещере с тёмно-синим потолком.

Я решил посетить Марию Грольш, которая была изгнана из дома Пляйса по обвинению в краже. Я надеялся, что гнев женщин не остыл, и что в ходе беседы она обронит, по крайней мере, несколько слов, которые позволят мне лучше узнать о браке Эсмеральды и Роберта. А может, даже не узнать, а выяснить, что об этой связи говорит человек, относящийся к ним неприязненно. Потому что дифирамбы Оттона не слишком меня убедили.

Марию Грольш можно было назвать соседкой Пляйсов, поскольку дом, в котором она жила, от усадьбы Эсмеральды и Роберта отделяло двести, может, двести двадцать саженей. Но оба здания разделяло нечто гораздо большее, чем расстояние, потому что найденная мной наполовину прогнившая и покрытая грибком хибара была, по-видимому, одной из самых дешёвых ночлежек в городе. Вокруг неё смердело вылитыми прямо на тротуар нечистотами, а в затхлых сенях воняло мочой. Когда я вошёл внутрь, стараясь дышать через рот, меня встретил доносящийся со второго этажа женский крик. Кто-то исходил яростным, безумным воплем, не прерывающимся даже на мгновение, и только переходя от звенящего в ушах стаккато до заглушающего всё легато (не так давно я почтил несколькими совместными ночами одну певичку, поэтому подобная терминология была мне не чужда). Надо признать, что сохранить терпение в подобных условиях было действительно большим искусством. Мне стало интересно, как долго неизвестная мне, но, несомненно, страдающая особа сможет так кричать.

Я сунул в ладонь мальчишке, который проводил меня до двери Грольш, медяк, а потом постучал. Сильно, кулаком. Мне пришлось повторить этот манёвр трижды, пока, наконец, дверь не приоткрылась.

Мария Грольш была очень высокой женщиной, почти такой же высокой, как я, а ведь ваш покорный слуга далеко не карлик, и редко кто смотрит на него сверху вниз. Может, это тоже какая-то не имеющая связи с физическими показателями особенность инквизиторов? Что люди сжимаются, когда мы смотрим на них, и это заставляет нас казаться выше них? Во всяком случае, Мария Грольш была высокой и примерно такой же привлекательной, как ледащая кобыла. Даже зубы у неё были лошадиные: широкие и жёлтые, цветом почти не отличимые от кожи лица.

– Чего надо? – Прорычала она с порога, глядя на меня недружелюбным взглядом.

– Меня зовут Мордимер Маддердин, я инквизитор, – я говорил достаточно громко, чтобы перекричать орущую на втором этаже женщину. Теперь она выла немного потише (может, начала уставать?), но всё же достаточно громко, чтобы мешать беседе.

– Любой так может сказать, – не испугалась она. – У вас есть какие-нибудь документы?

Я вынужден был наклониться к ней, чтобы услышать, что она говорит, и тогда, к несчастью, меня окутал запах мертвечины, бьющий из её пасти, словно из свежевскрытой гробницы. Я содрогнулся и отступил на шаг. Люди, как правило, не спрашивают у инквизиторов документы. Если мы входим в служебной одежде: чёрном плаще с вышитым сломанным серебряным крестом, то вопрос очевиден. Если же мы появляемся, как сейчас, в обычной повседневной одежде, то чаще всего достаточно самого слова инквизитора. Ибо не соответствующее истине представление должностным лицом Святого Официума карается со всей безжалостностью и суровостью. Лжец обрекает себя на смерть, а публичная казнь длится часами и представляет собой отличную пищу для размышлений для тех, кто хотел бы совершить аналогичное преступление. Однако с формальной стороны женщина имела право потребовать соответствующие документы. Так что я достал из-за пазухи письмо и развернул его перед её глазами. Полномочия ясно гласили, что я инквизитор и был направлен для проведения расследования на территории города Виттлих и его окрестностей. Грольш даже не притворялась, что смотрит.