Приключения Златовласки в Венеции - [3]

Вот Бог-то, наверное, и послал ему этих деловых, судя по виду, покупателей. Но иностранцы не торопились. Светловолосая, вероятно, разогревшись на морозе от собственных эмоций, что-то энергично объясняла даме в шубе, бросая при этом многозначительные взгляды на три любимых картины Игоря. Однако дама с сомнением качала головой.

Художнику было неприятно смотреть, как та морщила свое хорошенькое личико, явно выказывая какое-то неудовольствие относительно его творений. «Если бы не плата за мастерскую, ни за что бы не вышел с ними на улицу», — подумал с тоской Игорь.

Он любил писать как писалось, то есть заранее не придумывал сюжет. Его картины возникали, как музыка. Их невозможно было ни передать словами, ни увидеть непосвященному — только почувствовать! Мажорное сочетание красок рождало образ. Игорь писал только оптимистические полотна. В них всегда присутствовали солнце, ясные чистые тона, много радости, намного больше, чем есть в жизни. Поэтому его картины сразу останавливали на себе взгляд, притягивали зрителей. Но… не педагогов в художественном училище, которое он окончил. Даже изможденное тело угрюмой натурщицы, выглядевшее у всех студентов, словно живые мощи, у него, получалось упругим, как тело спортсменки или балерины.

Старый преподаватель вечно его упрекал за это:

— Опять напридумывал! Если перед тобой покойника в гробу поставить, он у тебя воскреснет!

Как бы ужасно ни выглядела натура, будь то унылый осенний пейзаж, грязная улица с обшарпанными домами, отвратительная тетка с мышиными глазками и крупным носом, — все это на картинах Игоря смотрелось по-другому. Осенняя промозглая слякоть превращалась в золотисто-палевое бабье лето. Серый, без единого деревца фасад здания с облупившейся желтой штукатуркой — в симпатичный, милый сердцу уютный уголок. А женщина… Тут у художника вообще происходило что-то невообразимое! Любая, даже самая неприятная особь женского пола приобретала такую внешность, о которой могла только мечтать: мелкие мышиные глазки он обрамлял темными пушистыми ресницами, оттеняя природный цвет, отчего те делались более выразительными; волосы поднимал вверх или распускал по плечам, в зависимости от отвала лица; губы то раскрашивал бантиком, то обводил их вывернутым пухловатым контуром, и, чуть приоткрывая рот, сосредоточивал внимание на белых красивых зубах, скрывая при этом главный недостаток лица — крупный нос. В общем делал то, на что способен не каждый опытный визажист.

— Ох, Игорь, — очередной раз сокрушался преподаватель в училище, подходя к его мольберту, — тебе бы придворным художником быть!

— Поэтому лучше писать, как Гораций при дворе Августа, — издевался Тенгиз и голосом преподавателя по истории искусств декламировал:

Ему Гораций, умный льстец,

Прислал торжественную оду,

Что другу Августов певец

Желал хорошую погоду.

— Двора нет, — беззлобно огрызался Игорь, получая очередной «неуд».

— Тогда жену ректора изобрази, только перед сессией, — подшучивали над ним сокурсники.

Его абстрактные рисунки начинали оживать, превращаясь то в чудо-поле васильков среди рыжеватой пшеницы, то в белые паруса на безбрежном синем море, но никогда — в черепа, кости, тлен, как у многих, которые пытались подражать сюрреалистам, чтобы прорваться на очередную авангардную выставку и завоевать себе славу модерниста.

Сейчас на лютый тридцатиградусный мороз Игорь вытащил три свои «теплые» картины, все три абстрактные. Одна, по его мнению, отражала уют домашнего очага. «Кухня в воображении голодного Игоря! Летающие блины и веники!» — так обозвал ее Тенгиз. Другая — «Женщина поет», объяснил он сам, — умиротворение розовой дали. Третья — «Рассвет в космосе» — ярко-желтое подобие солнца в прозрачно-фиолетовой Вселенной.

— Сейчас бы твоих блинчиков с картины, — притаптывая на морозе, как всегда, подшучивал над другом Тенгиз.

— И пивка на опохмелку, — добавил пожилой сосед, сидящий с натюрмортами, недружелюбно поглядывая на совещавшихся иностранцев. — Тараторят черт знает что! И так голова трещит!

Наконец девушка в твидовой накидке обратилась к Игорю: слышал ли он когда-нибудь о международных выставках?

Игорь ответил утвердительно, а Тенгиз удивленно присвистнул:

— О, да ты, кажется, важных птиц заловил!

— Мне не птицы, а деньги нужны, — бросил в ответ Игорь.

А девушка продолжала щебетать, действительно, как певчая птица. Мороз в тридцать градусов был ей нипочем. У Игоря же, несмотря на опущенную ушанку, отмерзали уши.

— Не хотели бы вы принять участие в «Документе»? Выставка будет проходить в немецком городе Касселе летом этого года? — осторожно поинтересовалась она.

Игорь удивленно раскрыл глаза. Он знал, что «Документа» — одна из главных художественных выставок. Что она известна своей необычайной прогрессивностью и традиционных экспонатов там почти не бывает. На нее не выдвигают страны-участницы выставок, как на Венецианскую Биеннале. Там выставляется много новых художников. Там Живопись практически отсутствует. В основном видео-, фотографии, конструкции из различных материалов, архитектурные проекты. И даже те, кто награждался на выставке в Венеции, представлены в Германии не картинами, а тем, что послужило источником их вдохновения: снимками, набросками и прочим.