Приключения Весли Джексона - [66]

На Рождество моя приятельница достала много пластинок со старыми религиозными гимнами, но больше всего мне нравился один, где поется: «Колени преклони, глас ангельский услышь». Возможно, что слова я запомнил неточно, но это моя любимая рождественская песнь. Кроме того, в одном музыкальном магазине, который специализировался по розыску старых граммофонных пластинок, она заказала для меня «Валенсию», и вот однажды вечером, когда я к ней пришел, она вдруг говорит, что у нее для меня сюрприз, и ставит эту пластинку. Ну, тут уж я полюбил ее по-настоящему. Женщины кое-что понимают, и хотя моя знакомая знала, что я не влюблен в нее так, как полюблю когда-нибудь свою нареченную, но она радовалась, что я смогу полюбить свою девушку очень сильно, потому что почти так же сильно я любил ее самое.

Это Рождество было куда лучше предыдущего, и, кроме тех счастливых минут, что я проводил с моей приятельницей, я много бывал и с Виктором, его женой, матерью и матерью его жены. Я сделал всем рождественские подарки, и они мне тоже. К Рождеству уже стало заметно, что жена Виктора готовится стать матерью. Это было удивительно, потому что она сама была еще совсем ребенок. Беременность жены Виктора Тоска была одним из самых чудесных событий в то Рождество. Виктор был счастлив в кругу семьи, и они все радовались, что мы с ним будем жить вместе. И они все говорили о тех счастливых днях, которые наступят для всех нас, когда мы вернемся в Сан– Франциско после войны и у меня тоже будет жена и, может быть, сын.

Глава 41 Миссис Тоска обращается с письмом к президенту

Как-то вечером пришлось мне часок посидеть одному с матерью Виктора, оттого что я к ним забежал часов в десять, а Виктор, оказывается, повез жену и тещу в Радиосити. Миссис Тоска попросила меня сесть, она хотела со мной поговорить, и я, конечно, согласился. И, хотя я ожидал, что рано или поздно это случится, я все-таки был удивлен. Бедная женщина со слезами стала мне рассказывать о себе, начиная с самого детства в Неаполе. Она поведала мне обо всех событиях своей жизни: о переезде в Америку, о путешествии из Нью-Йорка в Сан-Франциско, о встрече с отцом Виктора и о том, как она его полюбила и вышла замуж, какой он был хороший человек, как они были счастливы и как много у них было детей – одиннадцать душ, слава Богу, сказала она, – и последний был Виктор.

Перед этим у них уже девять лет не было детей, и они уж и не ждали, когда вдруг оказалось, что будет еще один. Они оба страшно обрадовались. Мать Виктора очень гордилась, когда носила Виктора. Это был, рассказывала она, самый удивительный ребенок из всех ею выношенных. Она знала, когда носила его, что ему снятся прекрасные сны, потому что ей самой в это время снились самые лучшие сны в ее жизни, прекраснее даже тех, что она видела в детстве. Большинство ее детей, говорила она, вели себя бурно в ее утробе – Доминик был сущий буян, все время прыгал, выкидывал всякие штучки, – но Виктор был, словно святой, грядущий в мир. Он все время спал, а когда просыпался, то шевелился удивительно осторожно, чтобы не беспокоить свою мать. Он шевелился так нежно, словно губы, которые ее целовали, говорила она, и она тоже все время мысленно целовала его и смотрела на католические иконы божьей матери и младенца и других прекрасных святых. Когда пришла пора Виктору родиться, все думали, что это будет очень трудно для нее из-за возраста: сорок семь лет – не шутка, сказала она, – но люди ошиблись.

Он появился на свет так спокойно, так нежно, он был так красив, так полон любви с первого дня.

Она остановилась и потом вдруг сказала:

– Неужто ж убьют такого мальчугана, как он, Боже милостивый!

– Ничего с ним не случится, миссис Тоска.

– Я молюсь Богу, – сказала она. – Сохрани мне, Боже, моего мальчика, не позволяй им убить такого мальчугана, как он.

Она тихо заплакала.

– Я-то ведь знаю, какой это мальчик, стоит только послушать его, взглянуть ему в глаза. Такой мальчуган – и против врага! Да разве он может? Он рожден для любви, а не для того, чтоб убивать. Он для ласки рожден. Неужто же такого мальчугана убьют? Не пускайте моего мальчика на войну! Если он уедет, я знаю – я не увижу его больше. Пусть он останется дома.

Я объяснил миссис Тоска, что единственный способ не идти на войну – это заболеть или дезертировать.

– Как это – дезертировать? – плакала она. – Как это делается?

– Просто бежать.

– А что ему сделают, если поймают?

– Убьют.

– Я напишу письмо президенту, – сказала она. – Мистер президент, скажу я ему, не убивайте такого мальчугана, как Виктор. Убейте своего собственного сына, если вам так нужно выиграть войну, убейте моего сына Доминика – он ничуть не хуже, он мой сын, и я люблю моего Доминика, – но не убивайте такого мальчика, как Виктор, мистер президент. Вы большой человек, мистер президент, вы это поймете: это не политика – это мать, которая выносила Виктора под сердцем, вырастила его, – не совершайте страшного злодеяния. Господь не простит такого греха. Вот как я напишу президенту, – говорила она, рыдая.

– Пожалуйста, миссис Тоска, постарайтесь, чтобы Виктор не узнал, что вы переживаете, – сказал я.