Приключения Весли Джексона - [42]

Письма Гарри Кука очень меня удивили, так как я ожидал, что они будут полны шуток и веселья, а на самом деле ничего такого не было. Все его письма были проникнуты страстной тоской и ничем больше. Обычно люди тоскуют по тому, с чем они были связаны прежде, – по родному дому, по ферме, по каким-нибудь улицам в городе, но Гарри тосковал по тому, что могло бы быть еще впереди.

«Я мечтаю остаться наедине с собой, – писал он в одном из писем, – чтобы подумать о том, как мне жить. Будь на то моя воля, я бы не стал жить до старости, а просто прилег бы когда-нибудь под вечер в тени старой яблони и заснул, чтобы больше не просыпаться».

А письма Джо Фоксхола и наполовину не были так серьезны, как его разговоры. Он описывал всякие мелочи из своей жизни и подшучивал над знакомыми офицерами.

Доминика Тоска интересовало только одно: как поживает Виктор? Сам Виктор писал ему чаще, чем я, но Доминик хотел все знать от меня. Останусь ли я с Виктором, если нас отправят за океан? Постарайся, дескать, устроиться так, чтобы быть все время с ним вместе.

Отцовские письма были самые короткие.

«Письмо твое получил, – писал он своими каракулями, – Прочитай наново Екклесиаст – один раз быстро, а потом два или три раза помедленней».

Или: «Письмо твое получил. Читаю Андерсена. Думаю, тебе он тоже понравится».

Я ему пишу, что тоже читал Андерсена, и называю несколько сказок. А он мне в ответ:

«Ханс Кристиан – это тоже неплохо, но я имел в виду Шервуда».

Один раз я написал Какалоковичу, Он оказался хорошим парнем, как я и ожидал. Извинился передо мной, что не мог ответить раньше, так как был очень занят обучением людей новой роты.

«Вы бы удивились, – писал он, – до чего похожи люди в каждой новой роте».

Так много писем я писал потому, что меня послали в школу изучать чтение карт и военную администрацию и у меня было много свободного времени. Я завел привычку носить в кармане несколько очиненных карандашей, блокнот и конверты, и пока другие слушали всякую чепуху о том, кто кем является в армии и как их отличить друг от друга или как выйти из положения, если вы заблудились в пустыне, я сидел позади и писал отцу, или Лу, или Джо Фоксхолу, или Доминику.

Когда мы окончили школу, сержант спросил меня, не хочу ли я печатать для него на машинке, и я сказал, что хочу. Мне дали стол и пишущую машинку, и большую часть времени я печатал разные извещения и рапорты для сержанта.

Мне отвели уютный уголок за перегородкой, на одном этаже с писателями, так что, по-моему, было вполне естественно, что они принимали меня за одного из своих. Время от времени заходил ко мне кто-нибудь из них, присаживался на краешек стола и спрашивал:

– Над чем вы сейчас работаете?

Я ему объяснял, чем я занят, и тогда он говорил:

– Я имею в виду – не для армии, а для себя. Я, например, пишу пьесу.

Глава 21 Весли знакомится с армейскими сценаристами и после просмотра созданных ими учебных фильмов начинает подозревать, что они-то и есть настоящие враги

В литературном отделе нашей воинской части в Нью-Йорке было около пятидесяти писателей. Мне пришлось перепечатывать на машинке их список для сержанта, так что я узнал все фамилии, но что-то не припомнил ни одной их книги. В воскресенье днем я взял с собой этот список в публичную библиотеку на 42-й улице и проверил, всех по каталогу, одного за другим, в алфавитном порядке. Оказалось, только один из них выпустил книгу. Я записал шифр книги на листок бумаги, книгу мне доставили, и я сел ее читать.

Ну, книга была как книга: напечатана на бумаге, в переплете, была в ней и фабула, но самая скучная из всего, что я когда-нибудь читал. Я прочел двадцать страниц с начала, десять страниц – с конца и две – в середине, но скучно было везде одинаково.

Я не понимал, что это за писатели. Казалось бы, по всей стране не наберется полсотни стоящих того, чтоб их читать, а вот поди ж ты – здесь они нашлись, все пятьдесят, и все писали по заданию правительства. Я видел даже того писателя, который выпустил книгу, но в нем не было ничего примечательного ни по виду, ни по разговору. Впрочем, он был довольно остроумен, как и остальные сорок девять писателей. В жизни не встречал таких остроумцев. Они непрерывно болтали о книгах и пьесах, и не было на свете такого произведения, по поводу которого у них не нашлось бы какого-нибудь тонкого замечания.

– Если выварить Шекспира, что от него останется? – говорил кто-нибудь из них. – Плагиатор, эскапист, безыдейный халтурщик.

Они переходили от одного писателя к другому и прорабатывали их так, что от них только пух летел.

А я, бывало, гляжу на них и силюсь себе представить, что это за люди, откуда они берутся, но ответа на свой вопрос я так и не нашел.

Эти люди были самыми большими патриотами во всей армии, во всяком случае, никто так не рвался сделать из японцев рагу, а из немцев – кислую капусту. Большинство из них пробыло в нашей воинской части не меньше двух лет, и некоторые совсем обжились и состарились здесь. Жили они на своих дачах, по утрам приезжали в Нью-Йорк на машинах, а к вечеру возвращались обратно. Никто из них не выполнял казарменного распорядка, как это приходилось нам грешным, ибо у них было достаточно нашивок, чтобы освободить их от всяких докучных обязанностей. Иногда они «работали дома», а это значило, что неделю-другую вы их совсем не увидите.