Приключения Вернера Хольта - [11]

Хольт полистал тонкие страницы. Слово «Тагине»[2] было подчеркнуто красным карандашом, на полях стояло: «Тотила — сапог сапогом, куда ему до Нарсеса!» Против слов «Мильтиад и Марафонская битва» рукою Вольцова было написано: «Канны задолго до Канн?»

Хольт отложил справочник и из-под груды томов извлек Гетевского «Фауста».

— Ты читаешь Фауста? — удивился он.

— Мне говорили, что там действует солдат. Я просмотрел эти места: с военной точки зрения они неинтересны.

Он потушил спиртовку и отставил колбу. В комнате стало темно. Он включил свет. Хольт раскрыл томик Гете на «Посвящении»… Пробежав глазами первые строфы, он остановился на стихах: «Насущное отходит в даль, а давность, приблизившись, приобретает явность».

Как странно! Что-то заставило его спросить:

— Гильберт, ты когда-нибудь вспоминаешь детство?

— Нет, зачем же? А ты? Почему ты, собственно, не живешь дома с родителями? — поинтересовался Вольцов.

— Они… разошлись, — неохотно отвечал Хольт. — Отец оставил семью, а с матерью я так и не ужился, сам не знаю почему. Она какая-то… черствая, что ли, непохожа на мать. И не то чтобы прижимиста — напротив, в городе у нас была спортивная школа, так она даже взяла мне платного тренера по джиу-джитсу, да и вообще… Зато в остальном… А уж гамбургская тетка и того хуже, прямо айсберг какой-то, и вечно у нас торчит. Осточертело мне бабье царство! Дрязги, скандалы…

— А почему ты не с отцом?

— Его лишили отцовских прав; если я к нему поеду, мать вытребует меня через полицию. Он бактериолог — знаешь, как Роберт Кох… Преподавал в университете, потом работал в промышленности. Только и думал о своей работе, хотя я не могу пожаловаться, ко мне он относился хорошо… Но мать говорит, что он человеконенавистник и чудак, всех сторонится. — Хольт замолчал, он бы еще многое мог добавить, но в сущности это никого не интересовало, не интересовало и Вольцова. — В конце концов мать разрешила мне уехать, вот я и здесь.

— Для меня это удача, — сказал Вольцов, — без тебя меня бы вытурили. — На то, что именно Хольт довел его до грани исключения, он великодушно закрыл глаза. — И вот что я давно хочу тебе сказать, — буркнул он, — никогда я не забуду, что ты вызволил меня из беды! Когда бы и о чем ты меня ни попросил, — добавил он с мрачной торжественностью, — напомни мне эту минуту, и пусть меня назовут последним негодяем, если я все для тебя не сделаю…

— Если мы вместе попадем на фронт, — подхватил Хольт, — давай держаться друг друга, как Гаген и Фолькер. Хорошо па войне иметь верного друга!

Вольцов проворчал что-то невнятное. Он схватил турецкую саблю и с размаху треснул ею по черепу, стоявшему на столе, так что он разлетелся вдребезги. А потом швырнул саблю в угол.

— Таких старых вояк, как мы, разлучит одна лишь смерть!

3

Резиновый чепчик не давал Хольту покоя. Наконец он вспомнил, что Вероника Денгельман, по ее словам, еще два года назад ходила на реку купаться… На другое утро за завтраком сестры опять завели разговор о господине Венцеле. Но Хольт заладил свое:

— Нет, нет! Вы бы тоже для меня ничего не сделали.

— Но почему же? Все, что в наших силах…

— В самом деле? Ну, так отдайте мне ваш купальный чепчик.

— Мой купальный чепчик? — Не смеется ли над ней этот мальчишка? Но Хольт уже вскочил с места. — Да берите его, берите!

Здорово получилось, думал Хольт. Когда этот сопляк сюда въедет, я уже наверняка буду зенитчиком. Вероника принесла чепчик.

— Зачем он вам только понадобился?

— Ну, уж так и быть. Отпишите своему господину Венцелю: я согласен!

Евлалия вздохнула с облегчением. Но Вероника не успокаивалась:

— На что вам сдался мой чепчик?

— Я посажу в него куст герани, — бросил Хольт уже на ходу и побежал на реку.

Он забрался в свою кабинку и, не помня себя от волнения, ждал, пока не увидел Мари Крюгер. Она была уже в купальнике и шла на лужайку загорать. Он спрятал шапочку за спину. Мари дружески протянула ему руку.

— Сегодня мы с вами поплаваем, — сказал он и протянул ей шапочку.

Она рассеянно взяла у него из рук яркий резиновый чепчик. Натянула на голову и заправила под него волосы.

— Надо поглядеться в зеркало…

Он последовал за ней через лужайку. Она молча шла впереди. Поднялась по деревянным ступеням, потом завернула в какой-то проход между кабинками. Наклонившись, достала ключ, лежавший в укромном уголке, и настежь открыла дверь.

Мари вошла в крохотную кабинку, а Хольт остался у притолоки ждать. Она примерила чепчик перед зеркалом, все так же молча, быстрыми, легкими движениями сняла, села боком на узкую скамью, подняла ноги на сиденье и обняла руками колени. Теперь она глядела на него, прислонясь к стене, грациозно свернувшись, как кошка. В тесной каморке стояла полутьма; случайно забредший сюда солнечный луч зажег две искорки в ее глазах.

Хольт оробел. Только из страха показаться смешным он шагнул к ней, наклонился и чуть коснулся губами ее подставленных для поцелуя губ. И тут же отпрянул с чувством острого разочарования: все, все налгали — и книги, и мечты!

Она рассмеялась, сверкнув полоской белоснежных зубов. Потом подошла близко-близко. Обняла его шею обеими руками и крепко поцеловала. Словно очнувшись, он схватил ее за плечи. Она вырвалась и отступила на шаг, но он снова привлек ее к себе. Отвел ее руки за спину и стал поглаживать ее плечи, обнаженную руку, потянулся к груди.