Приключения в Гран-Чако - [24]

Лишь одна остановила на себе его взгляд — Куната-ита, девушка из далекого селения в горах, красивейшая из женщин. Волосы у нее были чернее перьев ворона, тело ее благоухало ароматом больших речных цветов, глаза ей одолжила лань.

Когда в лесу в четвертый раз появилось много цветов, гуарани решили устроить большой праздник. Взрослые мужчины, охотники и воины, состязались между собой. Урутау кидал копье последним — копье летело далеко, очень далеко, никто не смог его найти. Он выстрелил из лука в ствол дерева — ни один из воинов не мог вытащить стрелу. Немногие смогли перепрыгнуть через глубокую канаву — для Урутау это было забавой; он далеко оставил за собой соперников в беге, и когда он первым добежал до центра селения, Куната-ита вылила на его потное тело воду из своего кувшина и украсила его волосы голубыми цветами.

Урутау взглянул в ее черные глаза — и не смог отвести своего взгляда.

В это время из его родного селения прибежали гоним с печальным известием: «Мать твоя умирает, она хочет видеть тебя».

— Я счастлив, оставьте меня в покое, — ответил им Урутау. И он продолжал смотреть в глаза лани.

Один из стариков снова сказал ему: «Иди, твоя мать умирает, ты должен оплакивать ее».

— Я буду оплакивать ее до тех пор, пока текут реки, пока звезды светят в ночном небе, но сейчас я не могу плакать, оставьте меня, я счастлив.

Гонцы вернулись и передали его ответ умирающей матери. Каждая мать думает, что только она должна пользоваться любовью сына. Но если в сердце у тебя нет любви к матери — будь проклят!

Старуха просила свою прабабку Яци-Луну, мать всех растений, чтобы она заставила ее сына выполнить обещание. Когда мать умерла, Яци превратила Урутау в ночную птицу — козодоя, и он должен был до конца света оплакивать свою мать. За минуту счастья он должен был вечно плакать.

У Урутау был друг, хороший друг, и звали его Карау. Карау остался один, и ему стало жалко печальных глаз красивейшей из женщин. Он отправился в путь к своей прабабке Гуара-ци— Солнцу, матери всего живого. Он просил, чтобы оно сняло проклятие с его друга. Гуара-ци не могла помочь — мать, проклявшая сына, была мертва.

Тогда Карау попросил, чтобы ему позволили разделить несчастье со своим другом. Гуара-ци превратила его в черного ибиса. Карау все время сопровождает своего друга и вместе с ним оплакивает его мать.

Вождь кончил, но никто не тронулся с места.

Начинало светать, с болот сползал туман, комары исчезали, костер догорал.

Клубы дыма медленно таяли в неясном сумраке, головни в костре рассыпались на мелкие куски.

Издали донесся тоскливый крик черного ибиса;

— Карау-карау-карау!

Джованни вздрогнул.

Охотник поднялся:

— Пора! Надо идти!

В ответ на его слова ангаиты вскочили на ноги.

Джованни затрясло.

— Вождь сказал: «Случится несчастье!» — вполголоса обратился он к охотнику.

Охотник удивленно вскинул голову:

— Я думаю, что каждый, кто отправляется через Соленую пустыню, должен быть готов к этому.

— Удивительно! — размышлял про себя Джованни. — Он прав. Даже эти индейцы своими грустными рассказами не испугали его.

— Что касается меня, то рассказ об этом заколдованном Урутау подействовал мне на нервы.

Все были готовы. Неожиданно, без церемонии расставания, двинулись в путь. Вождь проводил их до края селения.

Когда солнце поднялось над горизонтом, они пробирались через болото. Один из индейцев протянул руку к стае черных птиц, которые стояли сбившись в кучу и смотрели на восход солнца.

— Они благодарят мать всего живого — Гуара-ци за то, что она позволила разделить несчастье с другом. И они будут плакать до тех пор, пока текут реки и звезды светят в ночном небе.

Джованни, слушая это, приблизился к охотнику и спросил:

— Я что-то не понимаю. Это была индейская сказка о птицах или о дружбе?

Охотник улыбнулся:

— Это сказка обо всем.

ГЛАВА 10 НЕНЕ ФИОРИ

С того времени когда на белые скалы Марсала пришли люди, это было первое воскресенье, в которое жители калеры ощутили скуку. Никто не пошел на охоту, никто не отправился на рыбную ловлю, ни один из пеонов не захотел наведаться в ближайшую таверну, находившуюся в нескольких милях.

С утра сидели на тенистой веранде, нависшей над обрывом, и смотрели на другой берег. Чем выше поднималось солнце, тем сильнее становилась жара и мучительней духота.

Разговаривать было не о чем. Мысли всех были там, на другом берегу.

Уже подробно обсуждены все возможные варианты исхода экспедиции, однако лишь об одном варианте все молчали, хотя у каждого на уме был именно он. Все думали об этом, но стыдились заговорить Каждый знал, что если он начнет разговор на эту тему, все встанут против него. Поэтому все молчали.

— Дьявольская жара, — произнес в конце концов Хоакин, окончив эти слова продолжительным зевком — Держу пари на свою голубую шелковую рубашку и свой нож, что Карай Пуку где-нибудь в пути «потеряет» Джованни.

Все понимали, что под словом «потеряет» метис разумеет нечто иное. Он проговорил это спокойно, без язвительности — и не то жара подействовала на людей, не то нервы их были чересчур напряжены событиями прошедшей ночи, но разговор на эту тему был продолжен.