Приключения Трупа - [64]
Во-первых, имя его и суть совпадали, как вера и путь.
Во-вторых, был мил и тих: человек без нервов и печали - навек торжество над своими мощами. Ни неуместного жеста, ни пустого слова, ничего своего и ничего плохого: таково преосвященство — волшебство совершенства! Не скорбя ни о чем, не трубя за успех, ничего для себя и во всем — для всех!
Много ли правителей Земли могли рядиться в такие строгие амуниции — простые нежителей лица?
Но и живьем его не отличали! Оттого и лишали крова: вначале чужие принимали за своего, а потом и дорогие отвергали, как чужого. И клеветали: мол, под маскировкой и со сноровкой ушел и от драм, и от долгов, и от дам, и из рядов.
Однако нашел у мертвецов и любовь, и драку, и, как у людей, смех и страстей накал — и вновь, при всех, устоял!
Не потому ли многие трупы в итоге поступали не глупо: в разгуле представали другими и претендовали на его колдовство и имя?
Как на солнце — протуберанцы, вокруг безликого возникали вдруг самозванцы и, как насосом в протоке, качали из великого соки. Уроды ловко загромождали проходы, словно канатоходцы без подготовки рвали веревки. В беде ковали измену: бесцеремонно крали и арену, и свод, и функции — вот где спрятана пятая колонна контрреволюции!
Едва повелитель края дозволяет сходство, как теряет права: уродство приобретает краситель, марает своих и чужих, и вот — не различает их ни родитель, ни народ.
Коли славный и скверный перед строем — равные лицом, то роли в стане подменяют, а героя — и подавно: главный станет безмерным подлецом, а неверный — первым молодцом — и кончает карьеру офицера — венцом!
В безличии правителя — довод и величие учителя, но для кучки населения — искушение недоучки: повод для преступления».
«То же — и дела мертвеца.
Неопрятные тела живых из пыли превозносили их, как могли, а перехватили у отца рули и повели от порядка на попятную: в схватку — беспощадную.
Низший клан — обласкан, но ищет — таску.
Если — победа, не кивнут по чести на соседа, а пришьют на свой лацкан.
Но если заедут в роковой капкан бездны, помянут высший суд правителя — нелюбезно.
Не сами ли трепетали телесами от круговерти смерти?
Но вот она повсюду имеет представителя, который не страшнее глазам, чем скоро будешь сам, а сброд жителей совсем столбенеет, встает, как стена у ворот оранжерей и сада, и ревет:
— Нам — не надо!
Им без труда показали, что когда — не в тени, а на пьедестале, живым не в испуг — прах, а они вдруг — в страх!
Им растолковали конец и дали образец: мертвец живет и процветает лучше замученных разгуляем, а они — ни-ни:
— Оборони!
Живые такого сорта слепее мертвых!
В напасти лелеют роковые оковы, как пристанище. Зато в безопасной нише от бессонницы ищут на днище ужасное пожарище.
Не счастье ли скорее сподобиться силы правящего класса? Что было перегноем, стало высшей расой! Но мало живым покоя — им подавай раздрай боя!»
«Прекратилось навье самодержавье так же, как началось: не тяжбой с явью, а быстрым риском и вспрыском.
Протекало прекрасно и мало, но ясно показало, что милость — не лось: на вид — вездеход, но на шее — узда, и не бежит, куда довелось, а торчит невпопад, как экспонат из галереи — в заповеднике, пока рука злодея не взведет курок и не пристрелят свояка под шумок метели привередники.
Новизна идеи не умнеет допоздна.
А пляска лося войдет в счет — вот и сказка вся!
Не зря твердят, что революция ползет к вершине по трупам: иначе быстро нельзя - подход не тот, бугристый, а отпад — не вперед, а назад. Но ошибка ее в другом: в том, что живым отдает свой дом, а героев в пустой кручине зароет. Итог - убог: основателям конституции — куцая улыбка, глупым обывателям - в незрячем помине слезы, а лихим предателям-завоевателям — контрибуция и без плача розы.
А носили бы трупы на себе — и не бывать беде: кладь в труде - маета, но борьбе с утилем — не чета.
Боролись за бодрость, доблесть и гордость, а напоролись — на горесть и подлость — вот невзгод повесть!»
Вспрыснули победу над непоседой и его околеванцами, как торжество с кислыми брызгами, артистками, сосисками, писками, визгами и танцами.
Но неуемные кадрили были забыты вскоре, как и жалость, и горе: оказалось, что морги забиты вконец, как приемная во дворце — мертвец на мертвеце!
На престол покойник взошел образцово, а уходил в тыл, как разбойник, без крова!
Словно забрел сам к себе в кабинет, а там — погромный съезд. В борьбе, как бездомный, полез на стол, а тебе — наперерез:
— Привет, козел! Мест — нет!
И — об пол.
Не лезь — и весь ответ.
Невероятно, как взмыленный мертвяк!
Но понятно, как обессиленный дуб.
Именно так Труп у карьеры на склоне снизошел в сферы вони.
XXIX. У МУХИ В ЗАВАРУХЕ
Труп не опишет поэзию морга: дуб дышит на гортензию без восторга - приник близко и без опаски, но велик для писка и ласки.
Только муха, что рыщет в молодецкой польке от ниши до крыши холодильника, расслышит мертвецкую заваруху в мерзкой тиши морозильника.
И снаружи кружит в безмятежности, и в промежности обнаружит нежности, и в стуже не тужит, и
Семья — это целый мир, о котором можно слагать мифы, легенды и предания. И вот в одной семье стали появляться на свет невиданные дети. Один за одним. И все — мальчики. Автор на протяжении 15 лет вел дневник наблюдений за этой ячейкой общества. Результатом стал самодлящийся эпос, в котором быль органично переплетается с выдумкой.
Действие романа классика нидерландской литературы В. Ф. Херманса (1921–1995) происходит в мае 1940 г., в первые дни после нападения гитлеровской Германии на Нидерланды. Главный герой – прокурор, его мать – знаменитая оперная певица, брат – художник. С нападением Германии их прежней богемной жизни приходит конец. На совести героя преступление: нечаянное убийство еврейской девочки, бежавшей из Германии и вынужденной скрываться. Благодаря детективной подоплеке книга отличается напряженностью действия, сочетающейся с философскими раздумьями автора.
Жизнь Полины была похожа на сказку: обожаемая работа, родители, любимый мужчина. Но однажды всё рухнуло… Доведенная до отчаяния Полина знакомится на крыше многоэтажки со странным парнем Петей. Он работает в супермаркете, а в свободное время ходит по крышам, уговаривая девушек не совершать страшный поступок. Петя говорит, что земная жизнь временна, и жить нужно так, словно тебе дали роль в театре. Полина восхищается его хладнокровием, но она даже не представляет, кем на самом деле является Петя.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.