Приключения Трупа - [52]
Сюрприз разгадал тамада из поэтов:
— Это — приз, в роде букетов. Всегда в моде, как манто и стыд при народе. Хозяин благодарит тех, кто из развалин творит успех.
Герой бала при благовидном предлоге деловой усталости не передвигал ноги, а лениво проезжал по залу в инвалидной коляске и молчаливо одобрял и шалости с тычками, и ласки. За темными очками, подозревали, скрывал и накал терзания, и томные печали, и едкие нервозные замечания, и редкие, но потому и грандиозные начинания. Гуляки и всякая накипь подступала к нему с вопросом, однако заботливые вояки не подпускали к боссу словоохотливой клоаки.
Кого надо, и так приглашали за анфиладу: в его укромный апартамент. Здесь, в полуподвале, без зевак, наступал удобный момент: сонный генерал оставлял спесь, убирали тарелки и не играли в прятки, а заключали сделки и распределяли взятки.
Молчун и тут не ронял ни слова, но шустрые ребятки искусно и толково объясняли, что не лгун и не игрун в эксперимент, и что труд — крут, а дивиденд — найдут. Ненароком, по пьянке, называли и счет в банке. Убеждали и от щедрот, и по бедности, и экивоком на вредности, и намеком на подлянки. Грубиянов осаждали колышком — хулиганов щекотали перышком.
С ловкостью управляли и подписью: брали у патрона руку и с наклоном проставляли закорюку. Предупреждали партнеров, что пальцы — не яйца и не грабли и от переговоров — ослабли.
Без большой крамолы за душой до утра подписали и протоколы, и договора.
Неуступчивых субчиков позорно выносили черным ходом.
Шутили, что из крупных усилий доходили до трупных идиллий с приплодом.
Убирали уверенно, как на конвейере, и лихо, как кололи дрова, но тихо, как набивали патронташ.
Не смущали и слова бюрократа:
— Ребята! Не того ли подмяли, кто — отец ваш?
На то отвечали, икая на морали:
— Его, не его — какая разница? Мертвец — не чин: в склоке не дразнится, на потоке — неотличим.
И завертелась деловая карусель, как хотелось, кругами, раздавая от своего каравая кусками и смелость, и размах, и торжество, и хмель, и страх.
Экономика без покойника натерпелась, а с ним — загорелась, и дым рос невпроворот, без планки и днища, как счет в банке — от слез нищих.
Кабы знали экономисты, что почем и кто на чем у торгов, едва ли бренчали, как бабы монистом, золотишком, и не поучали бы слишком простаков, не завлекали калачами знатоков, а подпирали остов начинаний кирпичами знаний и плечами дохляков!
Но виновники печали только развал затевали умело, да в перестройках разрушали дело, а секрет трупной экономики состоял в стремительных передвижениях тела. Как живительный свет над мутной водой, оно взлетало над суетой и прорубило во мраке напряжения окно к неприступным достижениям.
Совокупный накал атаки напоминал шило в драке, но не одно, а заодно с зубилом, да в спайке с нагайкой, да при свинчатке. Словно покойники поголовно разжигали горнило схватки и в запале стали падки и на гладкие нолики в миллионах зеленых, и на стольники, и на двадцатки, и на остатки от заплатки на десятке.
Продавец отдавал товар в тряске. Дрожал, как обитатель луж: покупатель-богатей обещал куш. Деньги купец-ротозей брал без опаски, как если б соболей да серьги срывал со своей ясноглазки казначей-муж.
А мертвец, сидя в кресле-коляске, представлял покупателя в виде урода. По бокам скромно, как колонны у входа, стоял персонал для внимательного ухода.
Пока продавец считал навар, приятели инвалида грузили обильный товар.
Счет исключал доход: вместо банкнот купец получал чистую бумагу, для вида обложенную купюрой, или фальшивку.
Честный бедняга раскрывал обман и рычал неистово и хмуро, как неосторожный генерал, что потерял нашивку:
— Постой! — доставал из-под пальто наган. — Сочтем, что взял. За тобой — номинал!
— К чему скандал? — отвечал мордоворот за рулем. — Вот капитан, в коляске. Сам. Не хулиган. К нему — и вопрос, и сказки. Ляскай!
И давал по газам рукой.
А какой вопрос с неживого?
А такой: никакого!
А бывало, оставлял мертвец на бланке расписку: и немало, и без риска. Продавец трепетал над ней, не дыша, но не снимал в банке ни пая, ни гроша: злодей — не живая душа!
А контролер объяснял:
— Вздор! Счет — его, но — для наследников. А сам, бедненький, ничего вам не подмахнет. Не живет!
А еще случалось, что торговалось горячо, и кладь погрузили в фуры, а забыли — малость: пересчитать купюры.
Судили-рядили, и вдруг под шумок — стук.
Причина — из автомобиля дымок. Машина снималась с тормозов и — наутек.
Продавец и покупатели голосили, как приятели:
— По коням!
И на зов — в погоню!
Ловили, а кузов — без грузов.
И улов — мертвец у баранки.
Приезжала служба и — без затей:
— Ваши останки?
Пострадавшие — дружно:
— Кидала — ничей! Амбал из бичей!
Продавец угрюмо возвращал сумму, а поклажу переоформлял в кражу.
А чихал на пропажу и не впадал в детство, не поднимал шума и зачехлял боевые средства — получал чаевые: за накал экзамена и на бегство от хозяина.
На склад деловой Труп поступал в бушлате, как живой сторож на зарплате.
Стоял заморыш, как дуб и вождь: и в град, и в шквал, и в дождь.
Принимал ящики без объятий — не тискал, как киску и артистку, а доверял печати.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.