Приключения Трупа - [19]

— Худо, но мест много, а отсюда одна видна дорога!

4.

Но самые упрямые сохранили между сборов надежду и норов, изобразили от идеи восторг и позвонили — в морг:

— Лиходеи наградили нас карой: плоть забыли. Заберите сейчас хоть на старой кобыле, увезите хоть в корыте!

Но их огорчили:

— У нас от таких — чирей.

И объяснили, что подвалы забили под завязку и закрыли для учебы персонала, а фургоны с особой окраской день и ночь — на перегонах, там или тут:

— Нам — ни к чему и невмочь. А кому не лень, мрут!

И без робости сообщили подробности:

— Мрут — в забаву, а соберут ораву — подорвут державу. Без спроса пьют отраву и суют коноплю в папиросы, головы — в петлю, ноги — под колеса. От изжоги — недотроги, а наживут геморрой и голые прут из окон, с крыш и карнизов. И каждый мнит, что отважный на вид герой и улетит, как сокол и стриж, не книзу. А иногда голосит о достижении и норовит — на провода с током: на высоком напряжении. А у нас на вас работников — не рать: подбирать — не выдавать сальто. Мало стало охотников соскребать лопатой ошметки с асфальта и базальта. Ребята поддаты ужасно и без водки не согласны. Зуд и чесотка — доведут. А зальют глотку — и, веселясь, идут в грязь. Пьют много, но больше и дольше — не могут. Полны — туго, как штаны — от испуга.

От такого веселья соседи сели и заревели, как при езде на мопеде, захрипели о беде, как коровы — на медведя, и зашипели, как леди — не глядя — о пледе на бляди.

Так сурово не стервенели и от ночного писка и труда втихаря, когда упорная крыска забралась натощак в башмак коридорного чубаря, нажралась от пятки, а прочь — никак, и слюна — в кляп: кап-кап-кап. Ребятки ее — за хвост, а она — за свое: шасть в нос! И ночь лилась всласть, как бенефис лауреатки и богатыря: и страсть, и стриптиз, и прятки, и заря.

5.

И вдруг Труп пропал.

То ли друг прибрал, то ли шакал сожрал, то ли сам от неволи волосам устал и от боли встал и удрал.

Радости было — не для мерила: достали сладости, шали и самопал — собрали пир, карнавал и тир, распивали шипучку, гуляли, как в получку, стреляли — в тучку.

Под вольную шалость забывали смутьяна — отмечали конец печали.

Но оказалось — рано.

Ураганом прозвучали вести: мертвец — на месте.

Хуже не желали бед.

Тут же узнали и секрет: сердобольная путана дала приют крамольному буяну, презрела людской суд, развела городской блуд, раздела тело догола, провертела как хотела и могла, оторвала золотой зуб и принесла неопрятный труп на позор обратно в коридор.

Остолбенели соседи, как в колоннаде из меди, оцепенели, как на расстреле и параде при команде «цыть!»

Потом просипели с пеной у рта:

— Дурдом — отменный! Сволота!

И осмелели:

— Надо гада выносить!

6.

Хотя горе-генерал пугал не шутя, решили, не споря, совершить дело как надо, от уклада, и проводить тело усопшего вон в стиле хорошего обряда похорон.

С почтением уложили непризнанного гения в собственный гроб, по-родственному подсурьмили лоб, прикрыли раздрызганную грудь манишкой, за ризами не забыли обуть героя в тапки, обили крышку гроба атласной тряпкой и, глядя строем в оба, ради нормы учинили опасные маневры.

Оказалось, что на лестнице — узко для спуска.

В поте лица крутили мертвеца и так, и сяк, а при повороте твердили в косяк:

— Малость не поместится никак!

И от труда угодили впросак.

Тогда подступили с мерилом, прочертили ориентиры пунктиром от земли по перилам и понесли командира по квартирам: звонили в двери, просили о пути по вере, спешили с домовиной в прихожую, к гостиной, да и к отхожим местам — там, чтобы соблюсти для гроба ход ногами вперед, семенили кругами наугад, а затем, совсем вприсядку от усилий, выходили по порядку назад на площадку.

Водили груз с риском: не на всякий вкус угодили костями и больно прибили недовольных гостями с огрызком вояки, но усмирили добровольно — без драки.

Допустили и потери: из-за тесного прохода раздавили киску артистки и неизвестного зверя-урода в миске для приплода, а при атаке по наводке проломили вдове две перегородки, обмочили у собаки подстилку, истребили на сковородке сосиски и запили очистки бутылкой виски, а бутылку водки захватили в плен у красотки в обмен на ее же колготки, но лежа в ее же постели, да на ее же пригожем теле, не уронили гробовой находки, а с неуклюжим мужем на страже даже закусили от дармовой селедки и сохранили с похоронной колонной салонный строй сонной походки.

И вдруг — остановка: дверь — на запоре.

В восемь глоток просят отомкнуть:

— Друг, поверь, горе, неловко, путь короток, но не пустяк, выносим, но никак не повернуть.

В ответ — рычание:

— Нет! Чтоб в квартире нечаянный гроб? Гирей в лоб! А потом помрем фифти-фифти! А стояком — в лифте?

На том и застыли с мертвецом наизготовку.

Предположили, что за дверью — воровка с подмастерьем, разоблачили маскировку жулья и обсудили планировку жилья.

Объявили, что архитекторы нагородили крупные навесы, а трупные интересы и векторы упустили: забыли про люд, что мрут, а прах к могиле в гробах несут, и не заложили в ходовые чертежи и нагрузки гробовые виражи на спуске — всего ничего, а оттого и сдуру!

Решили впредь пересмотреть архитектуру и написать в газету, как спускать эту кладь, а пока, чтоб так, за дурака, не стоять при полковнике, гроб накренили и, навзрыд клеймя стыд, стоймя притулили в подъемнике, а чтоб мертвец не падал, хлястиком прикрутили к ящику грудь и наконец робко надавили кнопку: